Отправлено: 18.06.09 22:11. Заголовок: Просто о собаке

История дружбы человека и собаки имеет такие глубокие корни, что их едва ли можно проследить или хотя бы указать причину такой естественной привязанности. И основана она, пожалуй, прежде всего, на легендарной собачьей преданности, проявляющейся как в настоящих подвигах, так и в повседневных делах. У собаки много достоинств, но это свойство уникально - далеко не каждый человек и хозяин обладает им в полной мере или даже чуть-чуть. Некоторые исследователи полагают, что человека и собаку связывает заложенная в них социальная природа. Но этот фактор скорее вторичен, хотя и проявляется в различных аспектах их взаимоотношений. Собака помогает человеку в его делах и труде, она работает и спасает, неизменно служит охранником, наконец, просто является источником света и радости для искренних хозяев. Многим людям, особенно пожилым, больным или одиноким собаки могут заменить семью.

Помимо собачьего нюха и преданности собака славится своим умом и интуицией. Существует множество примеров проявления незаурядных способностей собак. В частности, выполнение поставленных перед ними специфических задач, ради которых выводятся отдельные породы. Так, например, колли проявляют быстроту и ловкость, когда пасут стадо овец и рискуют потерпеть неудачу лишь в выслеживании птицы. Очень умными считаются охотничьи собаки, способные находить птицу естественно, без всякого обучения. Но это свойство никак не поможет охотничьей собаке, если ее поставить пасти овец.

Мотивация часто играет особую роль в проявлении умственных способностей собаки. Но, применяя продуманные стратегии обучения, нужно учитывать индивидуальные особенности вашего питомца, иначе он просто не захочет открыть перед вами все свои достоинства. Не стоит забывать и о том, что в сотрудничестве с собакой любовь и человеческое тепло часто бывают важнее, чем пища.

Многие собаководы стремятся показать своих собак. Они демонстрируют их на шоу, заставляя проделывать возможные и невозможные трюки. Кому-то это покажется странным, но такие люди находят в этом отдушину и смеются над тем, что их считают чуточку сумасшедшими. Часто участников показа ожидает много трудностей и разочарований, но они все равно стремятся к показам, считая их важными и забавными. Особенной чертой таких показов является то, что они способны хотя бы на время объединить самых разных людей из различных слоев общества: дантистов, плотников, преподавателей, банкиров, домохозяек, фермеров, музыкантов, инженеров, художников, рабочих, молодых и старых, богатых и бедных. И все они горят одним и тем же желанием: вернуться домой с наградой. Возможно, вы задаетесь вопросом, почему они показывают собак. Вы можете даже заинтересоваться показом вашей собаки. Тогда вам придется приготовиться к работе и возможным разочарованиям, но как много удовольствия и радости ждет вас впереди!

Часто демонстрация собак и участие в клубах могут быть исключительно важны, так как они служат цели улучшения породы. Сравнение с другими собаками помогает их владельцам оценить достигнутые ими результаты. Бывает, что среди представителей конкретной породы встречаются по-настоящему превосходные экземпляры, которые могут принести прекрасных и ценных щенков. Никто не узнал бы об этом, если бы такую собаку не показывали. Многие смотрят на показы собак как конкурентоспособный и активный спорт. Но бывает и так, что человек просто ищет себе четвероного друга или получает его в подарок, потом ему советуют принять участие в показах, и собака становится чемпионом. Кого-то греет такая перспектива, но ничто не согревает так, как простое тепло незаменимого общения между человеком и его собакой.

 Отправлено: 19.06.09 13:57. Заголовок: Тысячи книг написаны..

Тысячи книг написаны о собаках, и это неудивительно, так как из всех животных именно собака стала верным другом человека, его помощником, членом семьи. В течение многих веков человек и собака жили вместе, делили пищу и тепло, охотились бок о бок.

В местах доисторических поселений археологи находили их кости рядом и доказали, что собака была одомашнена около 20 000 лет назад. С тех пор она сопутствует человеку на протяжении всей истории. В древнем Перу поклонение собаке предшествовало поклонению Солнцу. Древние египтяне поклонялись собаке как символическому стражу царства мертвых. На египетских и ассирийских фресках изображены охотничьи и боевые собаки, служившие человеку. У греческого историка Геродота можно прочитать о трауре, который соблюдали члены семьи, оплакивая умершую собаку: они брили головы и постились. Тело умершего животного бальзамировали и погребали в специально отведенном месте. У современных людей не принято совершать этот обряд, но все, кого постигало такое горе, понимают, что значит потерять верного друга. Вальтер Скотт считал, что короткий собачий век - это благодеяние, дарованное человеку свыше: если человек тяжело переживает смерть четвероногого друга после десяти лет жизни рядом: то эта потеря была бы еще тяжелее после тридцати лет совместного пути!

 Отправлено: 25.06.09 08:32. Заголовок: ПРЕДКИ ДОМАШНЕЙ СОБ..

ПРЕДКИ ДОМАШНЕЙ СОБАКИ.

В настоящее время к семейству собачьих относятся следующие роды: гиеновые собаки, красные волки, кустарниковые собаки, гривистые волки, несколько родов лисиц, енотовые собаки и род настоящие собаки и т.д. Хотя многие роды этого семейства и носят название «собаки», как, например, енотовидные собаки, на самом деле к домашним собакам они никакого отношения не имеют. Это название говорит лишь о принадлежности их к семейству собачьих. Развивались и жили эти роды одновременно с родом настоящих собак, к которому относится домашняя собака.

Итак, род канис (canis) – настоящие собаки, к которому относятся волки, шакалы, койоты, динго и вид домашняя собака.

Известно, что среди ископаемых животных конца миоцена и до конца плиоцена встречаются мелкие представители рода Canis, размером с современных койотов. В раннем плейстоцене (от Греч. pleistos – самый многочисленный), наибольший и Canis – новый, назван так за появление в это время большого количества новых форм жизни, появляются волки. В более поздних отложениях плейстоцена находят всех основных представителей рода Canis.

Существует много разных мнений относительно предков домашней собаки. По одной из них, они произошли от шакалов, Шакал легко приручается, держится рядом с человеком, питается отбросами. Форма черепов содержащихся в неволе шакалов на протяжении нескольких поколений изменяется и становятся более похожей на черепа домашних собак.

Другие исследователи, которые опираются в своих выводах на анатомо – физиологические различия, исключают шакала. В качестве доказательства, приводят аргумент: мозг шакала значительно меньше собачьего.

Против версии происхождения собаки от шакала выступают и те ученые, которые длительное время наблюдали на воле шакалов и живущих в тех же районах одичавших собак. Эти учёные утверждают, что хотя в искусственных условиях эти животные живут и скрещиваются, но в природе держатся обособленно и не скрещиваются.

Палеонтологи указывают, что в районах Китая, откуда произошло несколько пород собак, в древних отложениях встречаются черепа волков и собак, а не шакалов. Следовательно, в этом районе происхождение собаки от шакалов исключено.

По анализу крови собаки оказались ближе к койоту, чем к волку. К тому же в плейстоцене находили черепа койотов в тех районах, где жили предки собак.

Таким образом, судя по всему, участие койота на начальном этапе формирования собаки полностью исключать нельзя.

«Только волк может быть предком домашних собак», с непонятной уверенностью многие пишут о волке, как о «неоспоримом» и единственным родоначальнике домашних собак. Объясняется это тем, что самые раннее из известных палеонтологам ископаемых черепов принадлежат волку, а собачьи черепа появились позже. Своим строением и внешностью они похожи на некоторые современные виды домашних собак. Волка можно приучить и у него, так же как и у шакалов, в неволе меняется строение черепа. Вот вроде бы и вывод: с начала были волки, а от них потом произошли собаки, тем более много географических рас волков, среди которых есть длинноногие, мелкие, и крупноголовые. Очень заманчиво провести такую параллель: разнообразие пород домашних собак - от разнообразия волков

Например, в Китае были мелкие древние волки - и мелкие породы собак типа Пекинес, в Европе лесные серые волки - и похожие на них немецкие овчарки…

Говорили о происхождении догов от северных волков на том основании, что голова этого волка похожа на голову дога, но потом оказалось, что доги ведут свое происхождение с Тибета.

Кроме этого в научной литературе существует и такая точка зрения, что волки во всем мире слишком похоже друг на друга и, имея столь однородный «исходный материал», невозможно создать такое многообразие пород собак. Древние окаменевшие останки черепов бывают настолько фрагментарны (попросту – лишь отдельные кусочки черепа), что очень трудно сказать: волкам или собакам они принадлежат.

Их возраст – 14тыс. лет. Определили их как волчьи, позже профессор зоологии Гюнтер Нобис, используя специальные методы исследования, доказал, что эти останки принадлежат домашней собаке.

Если опираться на определение вида, можно сказать, что из всех видов рода canis, по крайней мере, волки и домашние собаки принадлежат к одному. Возможно, волки и домашние собаки развиваются параллельно и ведут свое происхождение от общего предка.

И хотя каждая сторона считает свою точку зрения единственно правильной, надо сказать, что однозначного ответа на вопрос о происхождении домашних собак на сегодня нет.

 Отправлено: 26.06.09 10:58. Заголовок: Очень подробно здесь..

Очень подробно здесь
http://valespes.ru/viewpage.php?page_id=25

 Отправлено: 29.06.09 07:35. Заголовок: В Петербурге открыва..

В Петербурге открывается Музей бродячей собаки. Первая постоянная экспозиция «К животным с любовью» в музее будет представлена 30 апреля.
Посетители заведения смогут увидеть картины, созданные школьниками питера в рамках городской акции «К животным с любовью».
Экспозиция будет открыта для посещения ежедневно с 15-00 до 18-00, кроме выходных по адресу Большой Сампсониевский пр., д.9
Отметим, что акция «к животным с любовью» проходит не только в Петербурге, но и в Выборге, а также в Кингисеппе.
Организаторы акции уверены, что новый музей позволит привлечь внимание горожан к проблемам бездомных животных и, возможно, поможет решить насущные вопросы, связанные с их содержанием.

 Отправлено: 29.06.09 07:39. Заголовок: Собака, случайно ока..

Собака, случайно оказавшаяся в воде, случайно упав с борта океанского судна, смогла выжить, проведя четыре месяца на необитаемом острове.
Дэвид и Джен Гриффит совершенно закономерно считали, что их любимец — овчарка Софи Такер погибла, упав в воду с борта судна во время морского круиза у берегов Австралии. Однако собака смогла проплыть более шести миль по океану, кишащему акулами, и добраться до острова в штате Квинсленд. Как полагают спасатели, на острове собака охотилась на диких коз и коал.

Спустя четыре месяца после пропажи собаки туристы обнаружили следы ее пребывания, о чем и сообщили спасателям, которые доставили уже успевшее одичать животное, хозяевам.

 Отправлено: 29.06.09 07:42. Заголовок: В среду (3.04.09) од..

В среду (3.04.09) однопартийцы российского премьера собрались в его резиденции «Ново-Огарево», чтобы обсудить пути выхода из кризиса. Единороссы, увлеченно обсуждавшие проблемы продовольственного рынка, даже заподозрить не могли, что в двух шагах от них любимица второго лица государства покушается на отнюдь не собачьи лакомства.


Столы для чаепития были приготовлены в соседнем помещении. Накрытые вазочками с пирожными, печеньем, мармеладом и прочими вкусностями, они ждали своего часа. Но в какой-то момент в пустую комнату забежала черный лабрадор Путина Кони. Собачьи глаза засветились от увиденного изобилия. Кони запрыгнула передними лапами на ближайший столик и быстро принялась уничтожать вкусности. За этим, неблаговидным занятием ее и застукали подоспевшие официанты и сотрудники охраны.

Пресс-служба премьера этот конфуз подтвердила. Правда, когда в совещании объявили перерыв и «медведи» потянулись в соседний зал отведать чаю, ничто там уже не напоминало о собачьем набеге.

 Отправлено: 30.06.09 13:25. Заголовок: Пункты приема донорс..

Пункты приема донорской крови животных открылись в Японии, сообщает агентство Рейтер. Ветеринары научились лечить ранее считавшиеся безнадежными болезни, но для этого требуется кровь. Однако в стране Восходящего солнца каждая клиника должна сама находить себе доноров, а храниться кровь может не больше одного месяца.

'Самая распространенная проблема – необходимость переливания. Это нужно как животным, потерявшим кровь, так и тем, кто, например, проходит лечение от рака', - говорит руководитель ветеринарного центра Хироюки Огава.

Собаки-доноры в среднем сдают около 200 миллилитров крови за один раз. Предпочтение отдается крупным породам. Всего у собак насчитывают 13 различных групп крови, которые не зависят от породы, размера или пола животных.

Многие японцы тратят несколько тысяч долларов в год на здоровье своих питомцев. По оценкам специалистов, спрос на донорскую кровь будет только расти, потому что количество домашних животных в Японии увеличивается.

 Отправлено: 13.07.09 10:40. Заголовок: Размер собаки опреде..

Размер собаки определяет единственный ген

Один-единственный ген может быть ответом на вопрос, почему собаки разных пород так отличаются размерами друг от друга, полагают ученые. Эта разница у домашних собак (Canis familiaris) больше, чем у любого другого млекопитающего на Земле. И исследователи из американского Корнельского университета задались вопросом: в чем секрет такого многообразия?

Они изучили 3 тысячи собак, принадлежащих к 143 породам - и обнаружили, что у всех маленьких собак имеются следы мутации в гене, который у других животных влияет на физический размер. А у больших собак, как пишут ученые в журнале Science, ген этого типа почти всегда отсутствует.

Ученые анализировали ДНК девяти крупных пород, таких как ирландский волкодав, сенбернар и немецкий дог, а также 14 маленьких пород - португальская водяная собака, чихуахуа, фокстерьер, шпиц и другие.

Выяснилось, что у последних имеется особая цепочка ДНК, в которую входит ген, отвечающий за выработку гормона под названием инсулиноподобный фактор роста-1 (IGF-1), который влияет на размеры других животных, в том числе и людей.

«Удивительно, что так много пород маленьких собак прошли через процесс одинаковой мутации одного и того же гена, - говорит доктор Карлос Бустаманте, участвовавший в проведении эксперимента. - Эти результаты говорят о том, что хотя у разных пород есть огромные различия, однако IGF-1 сыграл очень важную роль в эволюции многих маленьких пород, постоянно воздействуя на размеры их тел».

Эта работа позволяет предположить, что мутация именно этого гена более 10 тысяч лет стала причиной появления маленьких собак. И на протяжении последующих нескольких тысяч лет селекция этого гена продолжалась - благодаря торговле и миграции человека, спутником которого была собака.

Все домашние собаки произошли от волков. Они были первыми животными, которых человек приручил более 15 тыс лет назад, хотя есть свидетельства того, что люди и волки могли сосуществовать на протяжении 400 тыс лет

Но волки и сегодня выглядят почти так же, как в доисторические времена, тогда как собаки - и формой и размером - порой больше напоминают представителей других видов четвероногих, чем своих же собратьев.

Генетические корни этого разнообразия долгое время служили загадкой для ученых, особенно разница в размерах.

«Мы понимаем, что это только одна часть истории, но эта часть очень важна», - говорит Элен Острандер из Национального института генетических исследований в США и добавляет, что исследование ее коллег может способствовать лучшему пониманию причин возникновения рака и расстройств, связанных с ростом.

При этом, однако, она указывает, что есть в этой истории и исключения, когда маленькая собака со временем превращалась в большую. Так что, видимо, существуют и другие, пока еще не известные науке, генные факторы.

 Отправлено: 13.07.09 13:15. Заголовок: "Какая жуткая..

"Какая жуткая опухоль!" – подумал я, когда в полумраке коридора появилась собака с уродливым выростом на морде, но тут же обнаружил, что это всего лишь жестянка из-под сгущенного молока. Разумеется, жестянкам вовсе не положено торчать из собачьих пастей, но у меня отлегло от сердца: просто Бренди вновь слишком увлекся.
Я поднял крупного лабрадора на стол.
– Ну, что, Бренди, опять навестил мусорный бак?
Пес виновато ухмыльнулся и попытался лизнуть мою щеку, но тщетно: его язык намертво застрял в жестянке. Впрочем, он компенсировал свою неудачу, отчаянно завиляв хвостом и всей задней частью туловища.
– Мистер Хэрриот, извините, что я снова вас беспокою! – Миссис Уэстби, миловидная молодая женщина, грустно мне улыбнулась. – Но отвадить его от мусорных баков невозможно, как мы не стараемся. Обычно я и дети справляемся с жестянками сами. Но с этой у нас ничего не вышло. Ему защемило язык крышкой.
– Мм… мм… – Я осторожно провел пальцем по зазубренному краю. – Да, дело не так просто. Ведь мы не хотим изрезать ему рот.
Выбирая щипцы, я прикидывал, сколько раз мне уже довелось вызволять Бренди из такой же беды. Он был давним моим пациентом – огромный, добродушный псина с неуемной энергией. Однако упорные налеты на мусорные баки приобретали маниакальный оттенок.
Он со смаком выискивал очередную жестянку и принимался так рьяно ее вылизывать, что запускал язык излишне глубоко и защемлял его. Семейство Уэстби и я без конца освобождали запойного лакомку от жестянок из-под компота, тушенки, фасоли в томатном соусе, всевозможных супов – ну, словом, была бы жестянка, а уж он непременно в нее залезал.
Я зажал щипцами край крышки, осторожно отогнул ее по всей длине, защемленный язык обрел свободу и тут же радостно заерзал по моему лицу. Как еще мог Бренди выразить свой восторг и благодарность?
– Хватит, хватит, глупая ты собака, – сказал я, смеясь и отстраняя ухмыляющуюся пасть.
– Да, Бренди, достаточно! – Миссис Уэстби сняла его со стола и добавила еще строже. – Чем теперь подлизываться, ты бы лучше избавился от этой гадкой привычки. Пора за тебя взяться.
Нотация нотацией, а хвост продолжал отчаянно вилять. Как и я, Бренди не преминул заметить, что его хозяйка улыбается. Сердиться на него ни у кого не достало бы духа, такая солнечная это была натура.
Мне доводилось видеть, как юные хозяева (детей в семье Уэстби было четверо: три девочки и мальчик) хватали его за все четыре лапы и раскачивали, точно гамак, или возили в детской коляске, предварительно запеленав, или придумывали еще какое-нибудь развлечение, а он терпел все это с полным добродушием. Да нет, ему, видимо, нравилось быть участником таких игр.
Странности Бренди не исчерпывались страстью к мусорным бакам. Как-то днем я приехал к Уэстби посмотреть их кошку и устроился с ней на каминном коврике. Старшая девочка держала голову моей пациентки, а миссис Уэстби вязала, сидя в глубоком кресле. Я шарил по карманам в поисках термометра и вдруг заметил, что в комнату как-то странно, бочком, вошел Бренди, подобрался к хозяйке и сел спиной к ней с весьма небрежным видом. Затем он начал потихоньку вползать задом на ее колени. Она, не отрывая глаз от вязания, столкнула его, но он тут же повторил свой маневр. Зрелище было удивительное: задняя часть его туловища медленно-медленно приподнималась, а золотистая морда хранила невиннейшее выражение, словно его вообще здесь не было.
Забыв про термометр, я следил за Бренди как завороженный. Миссис Уэстби сосредоточенно считала петли и словно не замечала, что зад Бренди уже воздвигся на ее красивые, обтянутые синими джинсами колени. Пес на секунду замер, точно закрепляя успех первого этапа операции, а потом еще медленнее принялся окончательно утверждать свою позицию, перебирая передними лапами и почти встав на голову. Но тут, когда завершающее усилие водворило бы большого пса на колени хозяйки, миссис Уэстби кончила считать петли и с возгласом "Какой же ты дурачок, Бренди!" столкнула его на ковер, где он и распростерся, глядя на нее томным взором.
– Что это он? – спросил я с любопытством.
– Все мои старые джинсы! – улыбнувшись, ответила миссис Уэстби. – Когда Бренди был щеночком, я его часами держала на коленях, а тогда я обычно ходила в джинсах. Ну и стоит ему их увидеть даже теперь, как он старается забраться ко мне на колени.
– Не проще ли было сразу вспрыгнуть?
– Он и это пробовал, но тут же летел на пол. Ну и сообразил, что я не стану держать на коленях громадину-лабрадора.
– И выбрал окольный путь?
Миссис Уэстби засмеялась.
– Совершенно верно. Когда я чем-то поглощена – вяжу или читаю, – он иногда умудряется почти добиться своего, а если успел перед этим извозиться в грязи, мне остается только пойти переодеться. И уж тогда он получает заслуженную нахлобучку.
Пациент вроде Бренди всегда вносит живописность в рабочие будни. Выгуливая собственную собаку, я часто наблюдал, как он играет на лугу у реки. Помню очень жаркий день, когда другие собаки то и дело принимались плавать – за палками или просто желая прохладиться. Проделывали они это без особого ажиотажа – все, кроме Бренди.
Вот он помчался к берегу, вопреки моим ожиданиям не задержался ни на секунду, взмыл в воздух, растопырил все четыре ноги и на мгновение повис в пустоте, точно белка-летяга, а потом плюхнулся в воду с оглушительным плеском и в туче брызг. Да, привлекать к себе внимание он обожал!
На следующий день на том же лугу мне довелось увидеть нечто еще более поразительное. Я проходил мимо детской площадки, где ребятишки качались на качелях, вертелись на карусели и скатывались с горки. В очереди к горке стоял Бренди – непривычно солидный и чинный. Вот он поднялся по лесенке, с тихим достоинством съехал по металлическому желобу, неторопливо обошел горку и опять встал в очередь. Детишки относились к его присутствию совершенно спокойно, как к чему-то привычному, а я просто не мог оторваться от этого зрелища. Так бы и простоял там весь день.
Да, о Бренди трудно было думать без улыбки. Но мне сразу расхотелось улыбаться, когда несколько месяцев спустя миссис Уэстби привела его в приемную. Куда девалась буйная жизнерадостность? Он плелся по коридору, еле волоча ноги. Поднимая его на стол, я заметил, что он стал заметно легче.
– Что с ним такое, миссис Уэстби? – спросил я.
Она взглянула на меня с тревогой.
– Он последние дни стал каким-то вялым, кашлял, плохо ел, а сегодня утром совсем разболелся и дышит с трудом. Вы заметили?
– Да… да… – Я поставил термометр и смотрел, как вздымается и опадает грудная клетка. Пасть была полуоткрыта, в глазах прятался испуг. – Вид у него действительно скверный.
Температура оказалась 40 . Я взял стетоскоп и прослушал легкие. Мне вспомнилось, как старый шотландский врач сказал про тяжело больного пациента: "У него в груди шарманка играет". Каждый затрудненный вздох сопровождался хрипами, влажными шорохами, побулькиванием – ну, словом, весь набор.
Я убрал стетоскоп в карман.
– У него пневмония.
– Господи! – Миссис Уэстби легонько погладила вздымающуюся золотистую грудь. – Это очень плохо?
– Боюсь, что да.
– Но ведь… – Она умоляюще посмотрела на меня. – С тех пор, как появились все эти новые лекарства, мне казалось, что пневмония перестала быть такой уж опасной?
– Вообще-то вы правы, – ответил я после паузы. – Сульфаниламиды, а теперь еще и пенициллин заметно изменили картину для людей и большинства животных, но у собак она по-прежнему поддается лечению очень туго.
Тридцать лет спустя ситуация практически не изменилась. Хотя в нашем распоряжении есть богатейший арсенал антибиотиков, добавившихся к пенициллину, – стрептомицин, тетрациклин и прочие, – а также новейшие препараты, помимо антибиотиков, и стероиды, меня все равно берет дрожь, когда я обнаруживаю пневмонию у собаки.
– Но ведь он не безнадежен? – робко спросила миссис Уэстби.
– Нет-нет, что вы! Просто я хотел предупредить вас, что на многих собак лекарства почти не действуют. Но Бренди молод и в отличной форме. У него есть все шансы выкарабкаться. Но как он ее подхватил?
– Это я вам могу объяснить, мистер Хэрриот. Неделю назад он искупался в реке. Я стараюсь не подпускать его к воде, пока стоят холода, но стоит ему увидеть плывущую палку, как он сразу прыгает в самую середину. Вы же его видели? Любимая его штука.
– Я знаю. А потом у него начался озноб?
– Да. Я сразу отвела его домой, но очень уж было холодно. Вытираю его и чувствую, как он весь дрожит.
Я кивнул.
– Конечно, тогда он и простудился. Сейчас я сделаю ему инъекцию пенициллина, а завтра заеду к вам и повторю ее. Водить его в таком состоянии сюда не следует.
– Хорошо, мистер Хэрриот. Что-нибудь еще?
– Да. Ему нужен легочный жилет, как мы их называем. Прорежьте в старом одеяле две дырки для передних ног, а края сшейте на спине. Вместо одеяла можно взять старый свитер. Главное, чтобы грудь у него была в тепле. Гулять не выводите – только в сад для отправления естественных надобностей.
Утром я заехал и сделал вторую инъекцию и нашел Бренди в прежнем состоянии. Не подействовали и следующие четыре инъекции. На пятый день мне оставалось только с грустью признать, что он принадлежит к подавляющему большинству собак, которым антибиотики не помогают. Температура, правда, немного понизилась, но он почти ничего не ел и заметно похудел. Я прописал ему таблетки сульфапиридина, но и они никакой пользы не принесли.
Дни шли, а Бренди по-прежнему кашлял, тяжело дышал и все больше погружался в тяжелую апатию. Мне уже не удавалось отогнать мысль, что этот веселый, полный буйной энергии пес вот-вот погибнет.
Однако смерть прошла стороной. Бренди кое-как выкарабкался, но и только. Температура стала нормальной, он начал понемногу есть, однако этим все и ограничилось. Он не жил, а только существовал в какой-то серой мгле.
– Это уже не Бренди, – сказала миссис Уэстби недели три спустя, и на глаза у нее навернулись слезы.
– Боюсь, вы правы, – грустно согласился я. – Рыбий жир вы ему даете?
– Каждый день. Но толку ни малейшего. Что с ним такое, мистер Хэрриот?
– Видите ли, тяжелую пневмонию он одолел. Но не ее последствия – хронический плеврит, спайки и, возможно, еще что-нибудь. Процесс выздоровления словно бы на этом и оборвался.
Миссис Уэстби вытерла глаза платком.
– Просто сердце надрывается смотреть на него. Ведь ему только пять лет, но кажется он совсем дряхлым. – Она всхлипнула и высморкалась. – А я еще ругала его за то, что он залезал в банки и пачкал мне джинсы! Если бы он начал сейчас опять безобразничать, как я обрадовалась бы!
Я засунул руки поглубже в карманы.
– И ничего такого он больше не вытворяет?
– Ах, где там! Бродит по комнатам и все. Даже гулять не хочет.
Пока мы разговаривали. Бренди поднялся с подстилки в углу, медленно просеменил к топящемуся камину, постоял немножко – тощий, пустоглазый. Словно бы только теперь обнаружив мое присутствие, он чуть вильнул кончиком хвоста, потом закашлялся, застонал и тяжело опустился на коврик.
Да, миссис Уэстби не преувеличила: передо мной, казалось, была очень старая собака.
– Вы думаете, он навсегда таким и останется? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Будем надеяться, что нет.
Но, садясь за руль, я не повторил про себя этих слов. Слишком уж часто мне приходилось видеть телят, перенесших пневмонию. Фермеры называли их "заморышами", потому что они навсегда оставались худыми и вялыми.
Проходили недели, месяцы. Бренди я видел изредка, когда миссис Уэстби выводила его на поводке погулять. Брел он за ней с большой неохотой, и ей все время приходилось замедлять шаг. А у меня сжималось сердце: неужели это – Бренди? Ну, что же, во всяком случае, жизнь я ему спас. А раз сделать больше не могу, то лучше поменьше о нем думать.
И я отгонял всякую мысль о лабрадоре, что мне более или менее удавалось.
Как-то в феврале у меня выпал очень тяжелый день. Почти всю ночь я провозился с лошадью, у которой были сильные колики, и спать лег в пятом часу, утешаясь сознанием, что все-таки снял боль и животное чувствует себя лучше. Но тут меня потребовали к телящейся молодой корове с узким тазом. Мне удалось спасти теленка – очень крупного, но домой я вернулся совсем без сил, а ложиться спать уже не имело смысла.
После утренних вызовов у меня осталось ощущение, будто я совершенно выпотрошен, и за обедом Хелен раза два с испугом будила меня, когда мой лоб начинал склоняться в тарелку. В два часа в приемной сидело несколько собак. Осматривал я их, словно сквозь кисею, с трудом расклеивая веки. Когда дошла очередь до последнего пациента, я еле держался на ногах и совершенно не знал, на каком я свете.
– Следующий, пожалуйста, – промямлил я, открывая дверь приемной.
Вот сейчас появится собака на поводке… И действительно, вошел мужчина с маленьким пуделем. Но что это? Я даже глаза протер. Да, действительно, собака, гордо выпрямившись, идет ко мне на двух ногах.
Нет, я, конечно, сознавал, что сплю стоя. Но неужто дело дошло до галлюцинаций? Я еще раз вытаращился на пуделя. Да, шагает себе, выпятив грудь, держа голову прямо, как солдат на смотру.
– Будьте добры, идите за мной, – хрипло сказал я и поплелся к смотровой, но на половине дороги не выдержал и оглянулся. Нет, пудель, знай себе, шагает рядом с хозяином, передние лапы по швам.
Однако хозяин, видимо, перехватил мой недоуменный взгляд, потому что расхохотался и объяснил:
– Да вы не беспокойтесь, мистер Хэрриот. Он прежде в цирке выступал. Ну, я и люблю похвастать его трюками. А от этого его фокуса люди даже пугаются.
– Надо думать! – пробурчал я, – У меня прямо сердце оборвалось.
Пудель был здоров – ему требовалось только подстричь когти. Я поднял его на стол, взял щипчики и улыбнулся.
– На задних лапах он, наверное, все когти сам сточил, – сказал я и обрадовался, что еще не утратил способности шутить.
Но уже через несколько минут усталость навалилась на меня с прежней силой, и я с трудом проводил их до входной двери.
Пуделек затрусил по улице на всех четырех ногах, как и, положено собаке, а мне вдруг пришло в голову, что я уже очень давно не видел, чтобы собака проделывала что-нибудь забавное. Ну, как Бренди. Вот он мне и вспомнился! Я устало прислонился к косяку и закрыл глаза. А когда открыл, то увидел, что из-за угла выходит Бренди, таща на поводке миссис Уэстби. Его морду по самые глаза закрывала жестянка из-под томатного супа. Заметив меня, он бешено завилял хвостом и натянул поводок еще туже.
Нет, уж это действительно галлюцинация, никуда не денешься. Видение из прошлого. Надо немедленно лечь… Но я не успел отклеиться от косяка, как лабрадор взлетел по ступенькам и не лизнул меня в нос только потому, что его язык находился внутри жестянки, а удовлетворился тем, что бодро задрал ногу у стены.
Я уставился на сияющее лицо миссис Уэстби.
– Как?.. Что?..
Веселые искры в глазах и улыбка во весь рот придавали ей особое очарование.
– Видите, мистер Хэрриот? Ему лучше! Лучше!
Сон с меня как рукой сняло.
– А я… Вы привели его снять жестянку?
– Да, да, пожалуйста!
Я даже крякнул, поднимая Бренди на стол. Он стал тяжелее, чем был до болезни. Нужные щипцы я схватил, почти не глядя, и принялся отгибать зазубренные края наружу. По-видимому, к томатному супу он питал особую слабость – во всяком случае, сидела жестянка очень плотно, и мне пришлось с ней повозиться довольно долго. Но вот Бренди освободился, и я еле успел увернуться от его слюнявых поцелуев.
– Опять навещает мусорные баки, как я погляжу!
– Да. Чуть не каждый день. Несколько жестянок я сумела сама с него снять. И с горки опять катается! – Она блаженно засмеялась.
Я вытащил из кармана стетоскоп и прослушал его легкие. Кое-где легкие хрипы, но шарманка умолкла.
Присев на край стола, я оглядывал могучего пса и не мог до конца поверить в свершившееся чудо. К нему вернулась вся прежняя жизнерадостность, пасть расползалась в задорной усмешке, а в окно вливались солнечные лучи, золотя и без того золотую шерсть.
– Но почему, мистер Хэрриот? – спросила миссис Уэстби. – Что произошло? Отчего ему стало лучше?
– Vis medicatrix naturae, – ответил я с благоговением.
– Простите?
– Целительная сила природы. Никакой ветеринар не может с ней соперничать, если уж она вступает в действие.
– Ах, так. И предсказать заранее вы не можете?
– Нет.
Мы помолчали, поглаживая Брэнди по голове, ушам и спине.
– Да, кстати, – заговорил я, – интерес к синим джинсам тоже вернулся?
– Еще как! Они сейчас ждут в стиральной машине. Выпачканы в глине сверху донизу. Такое счастье!

 Отправлено: 13.07.09 13:17. Заголовок: "Какая жуткая..

"Какая жуткая опухоль!" – подумал я, когда в полумраке коридора появилась собака с уродливым выростом на морде, но тут же обнаружил, что это всего лишь жестянка из-под сгущенного молока. Разумеется, жестянкам вовсе не положено торчать из собачьих пастей, но у меня отлегло от сердца: просто Бренди вновь слишком увлекся.
Я поднял крупного лабрадора на стол.
– Ну, что, Бренди, опять навестил мусорный бак?
Пес виновато ухмыльнулся и попытался лизнуть мою щеку, но тщетно: его язык намертво застрял в жестянке. Впрочем, он компенсировал свою неудачу, отчаянно завиляв хвостом и всей задней частью туловища.
– Мистер Хэрриот, извините, что я снова вас беспокою! – Миссис Уэстби, миловидная молодая женщина, грустно мне улыбнулась. – Но отвадить его от мусорных баков невозможно, как мы не стараемся. Обычно я и дети справляемся с жестянками сами. Но с этой у нас ничего не вышло. Ему защемило язык крышкой.
– Мм… мм… – Я осторожно провел пальцем по зазубренному краю. – Да, дело не так просто. Ведь мы не хотим изрезать ему рот.
Выбирая щипцы, я прикидывал, сколько раз мне уже довелось вызволять Бренди из такой же беды. Он был давним моим пациентом – огромный, добродушный псина с неуемной энергией. Однако упорные налеты на мусорные баки приобретали маниакальный оттенок.
Он со смаком выискивал очередную жестянку и принимался так рьяно ее вылизывать, что запускал язык излишне глубоко и защемлял его. Семейство Уэстби и я без конца освобождали запойного лакомку от жестянок из-под компота, тушенки, фасоли в томатном соусе, всевозможных супов – ну, словом, была бы жестянка, а уж он непременно в нее залезал.
Я зажал щипцами край крышки, осторожно отогнул ее по всей длине, защемленный язык обрел свободу и тут же радостно заерзал по моему лицу. Как еще мог Бренди выразить свой восторг и благодарность?
– Хватит, хватит, глупая ты собака, – сказал я, смеясь и отстраняя ухмыляющуюся пасть.
– Да, Бренди, достаточно! – Миссис Уэстби сняла его со стола и добавила еще строже. – Чем теперь подлизываться, ты бы лучше избавился от этой гадкой привычки. Пора за тебя взяться.
Нотация нотацией, а хвост продолжал отчаянно вилять. Как и я, Бренди не преминул заметить, что его хозяйка улыбается. Сердиться на него ни у кого не достало бы духа, такая солнечная это была натура.
Мне доводилось видеть, как юные хозяева (детей в семье Уэстби было четверо: три девочки и мальчик) хватали его за все четыре лапы и раскачивали, точно гамак, или возили в детской коляске, предварительно запеленав, или придумывали еще какое-нибудь развлечение, а он терпел все это с полным добродушием. Да нет, ему, видимо, нравилось быть участником таких игр.
Странности Бренди не исчерпывались страстью к мусорным бакам. Как-то днем я приехал к Уэстби посмотреть их кошку и устроился с ней на каминном коврике. Старшая девочка держала голову моей пациентки, а миссис Уэстби вязала, сидя в глубоком кресле. Я шарил по карманам в поисках термометра и вдруг заметил, что в комнату как-то странно, бочком, вошел Бренди, подобрался к хозяйке и сел спиной к ней с весьма небрежным видом. Затем он начал потихоньку вползать задом на ее колени. Она, не отрывая глаз от вязания, столкнула его, но он тут же повторил свой маневр. Зрелище было удивительное: задняя часть его туловища медленно-медленно приподнималась, а золотистая морда хранила невиннейшее выражение, словно его вообще здесь не было.
Забыв про термометр, я следил за Бренди как завороженный. Миссис Уэстби сосредоточенно считала петли и словно не замечала, что зад Бренди уже воздвигся на ее красивые, обтянутые синими джинсами колени. Пес на секунду замер, точно закрепляя успех первого этапа операции, а потом еще медленнее принялся окончательно утверждать свою позицию, перебирая передними лапами и почти встав на голову. Но тут, когда завершающее усилие водворило бы большого пса на колени хозяйки, миссис Уэстби кончила считать петли и с возгласом "Какой же ты дурачок, Бренди!" столкнула его на ковер, где он и распростерся, глядя на нее томным взором.
– Что это он? – спросил я с любопытством.
– Все мои старые джинсы! – улыбнувшись, ответила миссис Уэстби. – Когда Бренди был щеночком, я его часами держала на коленях, а тогда я обычно ходила в джинсах. Ну и стоит ему их увидеть даже теперь, как он старается забраться ко мне на колени.
– Не проще ли было сразу вспрыгнуть?
– Он и это пробовал, но тут же летел на пол. Ну и сообразил, что я не стану держать на коленях громадину-лабрадора.
– И выбрал окольный путь?
Миссис Уэстби засмеялась.
– Совершенно верно. Когда я чем-то поглощена – вяжу или читаю, – он иногда умудряется почти добиться своего, а если успел перед этим извозиться в грязи, мне остается только пойти переодеться. И уж тогда он получает заслуженную нахлобучку.
Пациент вроде Бренди всегда вносит живописность в рабочие будни. Выгуливая собственную собаку, я часто наблюдал, как он играет на лугу у реки. Помню очень жаркий день, когда другие собаки то и дело принимались плавать – за палками или просто желая прохладиться. Проделывали они это без особого ажиотажа – все, кроме Бренди.
Вот он помчался к берегу, вопреки моим ожиданиям не задержался ни на секунду, взмыл в воздух, растопырил все четыре ноги и на мгновение повис в пустоте, точно белка-летяга, а потом плюхнулся в воду с оглушительным плеском и в туче брызг. Да, привлекать к себе внимание он обожал!
На следующий день на том же лугу мне довелось увидеть нечто еще более поразительное. Я проходил мимо детской площадки, где ребятишки качались на качелях, вертелись на карусели и скатывались с горки. В очереди к горке стоял Бренди – непривычно солидный и чинный. Вот он поднялся по лесенке, с тихим достоинством съехал по металлическому желобу, неторопливо обошел горку и опять встал в очередь. Детишки относились к его присутствию совершенно спокойно, как к чему-то привычному, а я просто не мог оторваться от этого зрелища. Так бы и простоял там весь день.
Да, о Бренди трудно было думать без улыбки. Но мне сразу расхотелось улыбаться, когда несколько месяцев спустя миссис Уэстби привела его в приемную. Куда девалась буйная жизнерадостность? Он плелся по коридору, еле волоча ноги. Поднимая его на стол, я заметил, что он стал заметно легче.
– Что с ним такое, миссис Уэстби? – спросил я.
Она взглянула на меня с тревогой.
– Он последние дни стал каким-то вялым, кашлял, плохо ел, а сегодня утром совсем разболелся и дышит с трудом. Вы заметили?
– Да… да… – Я поставил термометр и смотрел, как вздымается и опадает грудная клетка. Пасть была полуоткрыта, в глазах прятался испуг. – Вид у него действительно скверный.
Температура оказалась 40 . Я взял стетоскоп и прослушал легкие. Мне вспомнилось, как старый шотландский врач сказал про тяжело больного пациента: "У него в груди шарманка играет". Каждый затрудненный вздох сопровождался хрипами, влажными шорохами, побулькиванием – ну, словом, весь набор.
Я убрал стетоскоп в карман.
– У него пневмония.
– Господи! – Миссис Уэстби легонько погладила вздымающуюся золотистую грудь. – Это очень плохо?
– Боюсь, что да.
– Но ведь… – Она умоляюще посмотрела на меня. – С тех пор, как появились все эти новые лекарства, мне казалось, что пневмония перестала быть такой уж опасной?
– Вообще-то вы правы, – ответил я после паузы. – Сульфаниламиды, а теперь еще и пенициллин заметно изменили картину для людей и большинства животных, но у собак она по-прежнему поддается лечению очень туго.
Тридцать лет спустя ситуация практически не изменилась. Хотя в нашем распоряжении есть богатейший арсенал антибиотиков, добавившихся к пенициллину, – стрептомицин, тетрациклин и прочие, – а также новейшие препараты, помимо антибиотиков, и стероиды, меня все равно берет дрожь, когда я обнаруживаю пневмонию у собаки.
– Но ведь он не безнадежен? – робко спросила миссис Уэстби.
– Нет-нет, что вы! Просто я хотел предупредить вас, что на многих собак лекарства почти не действуют. Но Бренди молод и в отличной форме. У него есть все шансы выкарабкаться. Но как он ее подхватил?
– Это я вам могу объяснить, мистер Хэрриот. Неделю назад он искупался в реке. Я стараюсь не подпускать его к воде, пока стоят холода, но стоит ему увидеть плывущую палку, как он сразу прыгает в самую середину. Вы же его видели? Любимая его штука.
– Я знаю. А потом у него начался озноб?
– Да. Я сразу отвела его домой, но очень уж было холодно. Вытираю его и чувствую, как он весь дрожит.
Я кивнул.
– Конечно, тогда он и простудился. Сейчас я сделаю ему инъекцию пенициллина, а завтра заеду к вам и повторю ее. Водить его в таком состоянии сюда не следует.
– Хорошо, мистер Хэрриот. Что-нибудь еще?
– Да. Ему нужен легочный жилет, как мы их называем. Прорежьте в старом одеяле две дырки для передних ног, а края сшейте на спине. Вместо одеяла можно взять старый свитер. Главное, чтобы грудь у него была в тепле. Гулять не выводите – только в сад для отправления естественных надобностей.
Утром я заехал и сделал вторую инъекцию и нашел Бренди в прежнем состоянии. Не подействовали и следующие четыре инъекции. На пятый день мне оставалось только с грустью признать, что он принадлежит к подавляющему большинству собак, которым антибиотики не помогают. Температура, правда, немного понизилась, но он почти ничего не ел и заметно похудел. Я прописал ему таблетки сульфапиридина, но и они никакой пользы не принесли.
Дни шли, а Бренди по-прежнему кашлял, тяжело дышал и все больше погружался в тяжелую апатию. Мне уже не удавалось отогнать мысль, что этот веселый, полный буйной энергии пес вот-вот погибнет.
Однако смерть прошла стороной. Бренди кое-как выкарабкался, но и только. Температура стала нормальной, он начал понемногу есть, однако этим все и ограничилось. Он не жил, а только существовал в какой-то серой мгле.
– Это уже не Бренди, – сказала миссис Уэстби недели три спустя, и на глаза у нее навернулись слезы.
– Боюсь, вы правы, – грустно согласился я. – Рыбий жир вы ему даете?
– Каждый день. Но толку ни малейшего. Что с ним такое, мистер Хэрриот?
– Видите ли, тяжелую пневмонию он одолел. Но не ее последствия – хронический плеврит, спайки и, возможно, еще что-нибудь. Процесс выздоровления словно бы на этом и оборвался.
Миссис Уэстби вытерла глаза платком.
– Просто сердце надрывается смотреть на него. Ведь ему только пять лет, но кажется он совсем дряхлым. – Она всхлипнула и высморкалась. – А я еще ругала его за то, что он залезал в банки и пачкал мне джинсы! Если бы он начал сейчас опять безобразничать, как я обрадовалась бы!
Я засунул руки поглубже в карманы.
– И ничего такого он больше не вытворяет?
– Ах, где там! Бродит по комнатам и все. Даже гулять не хочет.
Пока мы разговаривали. Бренди поднялся с подстилки в углу, медленно просеменил к топящемуся камину, постоял немножко – тощий, пустоглазый. Словно бы только теперь обнаружив мое присутствие, он чуть вильнул кончиком хвоста, потом закашлялся, застонал и тяжело опустился на коврик.
Да, миссис Уэстби не преувеличила: передо мной, казалось, была очень старая собака.
– Вы думаете, он навсегда таким и останется? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Будем надеяться, что нет.
Но, садясь за руль, я не повторил про себя этих слов. Слишком уж часто мне приходилось видеть телят, перенесших пневмонию. Фермеры называли их "заморышами", потому что они навсегда оставались худыми и вялыми.
Проходили недели, месяцы. Бренди я видел изредка, когда миссис Уэстби выводила его на поводке погулять. Брел он за ней с большой неохотой, и ей все время приходилось замедлять шаг. А у меня сжималось сердце: неужели это – Бренди? Ну, что же, во всяком случае, жизнь я ему спас. А раз сделать больше не могу, то лучше поменьше о нем думать.
И я отгонял всякую мысль о лабрадоре, что мне более или менее удавалось.
Как-то в феврале у меня выпал очень тяжелый день. Почти всю ночь я провозился с лошадью, у которой были сильные колики, и спать лег в пятом часу, утешаясь сознанием, что все-таки снял боль и животное чувствует себя лучше. Но тут меня потребовали к телящейся молодой корове с узким тазом. Мне удалось спасти теленка – очень крупного, но домой я вернулся совсем без сил, а ложиться спать уже не имело смысла.
После утренних вызовов у меня осталось ощущение, будто я совершенно выпотрошен, и за обедом Хелен раза два с испугом будила меня, когда мой лоб начинал склоняться в тарелку. В два часа в приемной сидело несколько собак. Осматривал я их, словно сквозь кисею, с трудом расклеивая веки. Когда дошла очередь до последнего пациента, я еле держался на ногах и совершенно не знал, на каком я свете.
– Следующий, пожалуйста, – промямлил я, открывая дверь приемной.
Вот сейчас появится собака на поводке… И действительно, вошел мужчина с маленьким пуделем. Но что это? Я даже глаза протер. Да, действительно, собака, гордо выпрямившись, идет ко мне на двух ногах.
Нет, я, конечно, сознавал, что сплю стоя. Но неужто дело дошло до галлюцинаций? Я еще раз вытаращился на пуделя. Да, шагает себе, выпятив грудь, держа голову прямо, как солдат на смотру.
– Будьте добры, идите за мной, – хрипло сказал я и поплелся к смотровой, но на половине дороги не выдержал и оглянулся. Нет, пудель, знай себе, шагает рядом с хозяином, передние лапы по швам.
Однако хозяин, видимо, перехватил мой недоуменный взгляд, потому что расхохотался и объяснил:
– Да вы не беспокойтесь, мистер Хэрриот. Он прежде в цирке выступал. Ну, я и люблю похвастать его трюками. А от этого его фокуса люди даже пугаются.
– Надо думать! – пробурчал я, – У меня прямо сердце оборвалось.
Пудель был здоров – ему требовалось только подстричь когти. Я поднял его на стол, взял щипчики и улыбнулся.
– На задних лапах он, наверное, все когти сам сточил, – сказал я и обрадовался, что еще не утратил способности шутить.
Но уже через несколько минут усталость навалилась на меня с прежней силой, и я с трудом проводил их до входной двери.
Пуделек затрусил по улице на всех четырех ногах, как и, положено собаке, а мне вдруг пришло в голову, что я уже очень давно не видел, чтобы собака проделывала что-нибудь забавное. Ну, как Бренди. Вот он мне и вспомнился! Я устало прислонился к косяку и закрыл глаза. А когда открыл, то увидел, что из-за угла выходит Бренди, таща на поводке миссис Уэстби. Его морду по самые глаза закрывала жестянка из-под томатного супа. Заметив меня, он бешено завилял хвостом и натянул поводок еще туже.
Нет, уж это действительно галлюцинация, никуда не денешься. Видение из прошлого. Надо немедленно лечь… Но я не успел отклеиться от косяка, как лабрадор взлетел по ступенькам и не лизнул меня в нос только потому, что его язык находился внутри жестянки, а удовлетворился тем, что бодро задрал ногу у стены.
Я уставился на сияющее лицо миссис Уэстби.
– Как?.. Что?..
Веселые искры в глазах и улыбка во весь рот придавали ей особое очарование.
– Видите, мистер Хэрриот? Ему лучше! Лучше!
Сон с меня как рукой сняло.
– А я… Вы привели его снять жестянку?
– Да, да, пожалуйста!
Я даже крякнул, поднимая Бренди на стол. Он стал тяжелее, чем был до болезни. Нужные щипцы я схватил, почти не глядя, и принялся отгибать зазубренные края наружу. По-видимому, к томатному супу он питал особую слабость – во всяком случае, сидела жестянка очень плотно, и мне пришлось с ней повозиться довольно долго. Но вот Бренди освободился, и я еле успел увернуться от его слюнявых поцелуев.
– Опять навещает мусорные баки, как я погляжу!
– Да. Чуть не каждый день. Несколько жестянок я сумела сама с него снять. И с горки опять катается! – Она блаженно засмеялась.
Я вытащил из кармана стетоскоп и прослушал его легкие. Кое-где легкие хрипы, но шарманка умолкла.
Присев на край стола, я оглядывал могучего пса и не мог до конца поверить в свершившееся чудо. К нему вернулась вся прежняя жизнерадостность, пасть расползалась в задорной усмешке, а в окно вливались солнечные лучи, золотя и без того золотую шерсть.
– Но почему, мистер Хэрриот? – спросила миссис Уэстби. – Что произошло? Отчего ему стало лучше?
– Vis medicatrix naturae, – ответил я с благоговением.
– Простите?
– Целительная сила природы. Никакой ветеринар не может с ней соперничать, если уж она вступает в действие.
– Ах, так. И предсказать заранее вы не можете?
– Нет.
Мы помолчали, поглаживая Брэнди по голове, ушам и спине.
– Да, кстати, – заговорил я, – интерес к синим джинсам тоже вернулся?
– Еще как! Они сейчас ждут в стиральной машине. Выпачканы в глине сверху донизу. Такое счастье!

 Отправлено: 13.07.09 13:17. Заголовок: Когда Уолт Бар..

Когда Уолт Барнетт вызвал меня к своему коту, я удивился: с тех пор как Зигфрид смертельно его оскорбил, заставив заплатить десять фунтов за простенькую кастрацию жеребца, он все эти годы прибегал к услугам других ветеринаров. К тому же человек вроде него – и вдруг тревожится из-за кота!
Многие поговаривали, что в Дарроуби никого богаче Уолта Барнетта не найти – просто купается в деньгах, которые нажил многими и разными способами. В первую очередь он, конечно, занимался скупкой и продажей утиля, но держал еще грузовую контору, торговал подержанными машинами, подержанной мебелью – ну, словом, всем, что попадало в руки. Мне было известно, что обитает он по-прежнему за городом и владеет кое-какой живностью, в частности лошадьми. Но все это приносило ему деньги. Деньги были главной его страстью. А какую прибыль можно извлечь из кошек?
Далее, с недоумением размышлял я, подъезжая к его конторе, если человек обзаводится котом просто так, следовательно, у него есть в душе какой-то теплый уголок, какая-то способность к сочувствию, а уж это абсолютно не вязалось с натурой Уолта Барнетта.
Я пробрался через заваленный всяким утилем двор к деревянному строению в его дальнем углу, откуда Барнетт управлял своей империей. Он сидел за дешевым письменным столом и был точь-в-точь таким же, каким мне запомнился: плотное туловище, лопающийся по швам синий залоснившийся костюм, прилипшая к краю губы сигарета. Даже сдвинутая на затылок коричневая фетровая шляпа словно бы донашивалась еще с тех пор. Не изменилась ни мясистая красная физиономия, ни заносчивое выражение, ни враждебно-подозрительный взгляд.
– Вон он! – Без лишних слов Барнетт ткнул пальцем в черно-белого кота, восседавшего на столе среди бумаг.
Типичное приветствие! Никаких "здравствуйте" я, впрочем, от него не ждал, а улыбаться он никогда не улыбался. Я нагнулся к коту и почесал его за ухом. Наградой мне было басистое мурлыканье. Кот выгнул спину и потерся о мою ладонь. Очень крупный, пушистый, с красивой окраской – белая грудь, белые лапы, и, хотя я предпочитаю трехцветных кошек, он сразу завоевал мои симпатии, такое дружелюбие от него исходило.
– Прекрасный кот, – сказал я. – Так что с ним?
– Да вот нога у него. Что-то там не то. Может, поранился.
Я погрузил пальцы в густую длинную шерсть и принялся ощупывать ногу. Внезапно кот мяукнул. Я достал ножницы и выстриг небольшой участок. Ага! Поперечная ранка,.. довольно глубокая… с выделением серозной жидкости.
– Да. По-видимому, он порезался. Но странно! Не понимаю, как это могло произойти. Он во дворе много гуляет?
Барнетт кивнул.
– Случается.
– Очевидно, задел какую-то острую грань. Я сделаю ему инъекцию пенициллина и оставлю мазь. Накладывайте ее вечером и утром.
Некоторые кошки терпеть не могут уколов, а так как они вооружены не только зубами, но и когтями, справиться с ними бывает трудновато. Но мой пациент даже не шевельнулся. Наоборот, когда я ввел иглу, мурлыканье стало громче.
– Какой покладистый! – сказал я. – Как вы его назвали?
– Фредом.
Уолт Барнетт смотрел на меня немигающим взглядом. В кличке не было ничего такого уж странного, но продолжать разговор на эту тему мне расхотелось.
Я достал из чемоданчика мазь и положил тюбик на стол.
– Ну, хорошо. Если ему не станет лучше, позвоните.
Ответа я не получил. Не счел он нужным и попрощаться со мной. И я ушел, испытывая то же раздражение, какое и в прошлый раз вызывала у меня его угрюмая грубость.
Но, шагая по двору, я забыл про нее, вернувшись мыслями к пораненной лапе. Вряд ли кот мог случайно рассечь ее таким образом. Слишком уж глубок и ровен порез, словно сделан бритвой. И вновь внутренний голос шепнул мне, как нередко шептал в прошлом, что все не так просто, как кажется на первый взгляд.
Кто-то потрогал меня за локоть, и я очнулся. Мне заговорщицки подмигнул один из рабочих, сортировавших утиль.
– У хозяина были, а?
– Да.
– Чудно, как старый черт из-за драной кошки переживает, верно?
– Да, пожалуй. А давно он у него живет?
– Года два будет. Кот-то приблудный. Забежал как-то в контору. Ну, думаю, сейчас он ему хорошего пинка даст. Так нет. Приютил животину. В голове не укладывается. Сидит день-деньской у него на столе.
– Значит, понравился ему, – сказал я.
– Ему-то? Да когда ему кто или что нравилось-то? Такому…
Из дверей конторы донесся зычный окрик, и мой собеседник смолк на полуслове.
– Эй, ты! Хватит лясы точить. А работать за тебя кто будет?
Уолт Барнетт грозно взмахнул тяжелым кулаком, и рабочий, съежившись, тут же куда-то исчез.
"Вот так Уолт Барнетт и живет, – философствовал я, садясь в машину. – Среди страха и ненависти". О его безжалостности в городке ходили легенды, и, хотя она, бесспорно, принесла ему богатство, никакой зависти он у меня не вызывал.
Два дня спустя я снова услышал в телефонной трубке его голос.
– Приезжайте и побыстрее.
– Рана не поджила?
– Нет, хуже стала. Так что не тяните.
Фред сидел на своем обычном месте и замурлыкал, едва почувствовал мои пальцы у себя за ухом. Однако нога причиняла ему заметную боль. Конечно, ничего хорошего, но удивило меня другое – рана не стала меньше, а заметно удлинилась, хотя и осталась такой же узкой. Еще немного – и она опояшет лапу.
На этот раз я захватил с собой кое-какие новые инструменты и осторожно прозондировал дно раны тонким крючком. Он что-то зацепил. Я потянул и это "что-то" упруго сорвалось с крючка. Тогда я взял длинный пинцет, зажал "что-то", прежде чем оно успело ускользнуть, подтянул к поверхности и увидел тоненькую коричневую полоску. Все стало ясно.
– Ногу перехватила резинка, сказал я, перерезал ее, извлек и положил на стол. – Вот она. Теперь все будет в порядке.
Уолт Барнетт выпрямился, как ужаленный.
– Резинка, э? Какого же черта вы ее сразу не вытащили?
Ответить мне было нечего. Действительно, какого черта я ее сразу не вытащил? В те дни мое зрение еще оставалось идеальным, но в первый раз я ведь увидел только узкую царапину.
– Мне очень жаль мистер Барнетт, – сказал я. – Но резинка врезалась в мышцу, и ее не было видно.
Он запыхтел неизменной сигаретой.
– А как она туда попала?
– Кто-то перетянул ему ногу. Другого объяснения быть не может.
– Перетянул… Это зачем же?
– С кошками и не такое проделывают. Я про подобные случаи слышал, но сам столкнулся с ним впервые. Жестоких людей хватает.
– Кто-нибудь там во дворе. Больше некому.
– Почему же? Фред ведь и на улицу выходит?
– Почитай каждый день.
– Ну, так сделать это мог кто угодно.
Наступило долгое молчание. Дюжий хозяин конторы сидел, нахмурившись, сощурив глаза. Уж не перебирал ли он в уме своих врагов. Если так, то список должен быть длинным.
– Как бы то ни было, – сказал я, – нога теперь заживет быстро. Что и требуется.
Уолт Барнет протянул руку через стол, и толстый палец заерзал по боку кота. В прошлый раз я несколько раз наблюдал то же самое. Неуклюжая, угрюмая, но все-таки ласка. Или наибольшее к ней приближение, на какое был способен этот человек.
Домой я ехал, сгорбившись на сиденье. Страшно было даже подумать, что бы произошло, если бы я, пусть с опозданием, но не обнаружил резинку. Остановка кровообращения, гангрена, ампутация ноги, а то и гибель. Меня прошиб пот.
Три недели спустя снова позвонил Барнетт, и при звуке знакомого голоса меня кольнуло дурное предчувствие. Может быть, я слишком рано обрадовался?
– У него все еще неладно с ногой? – спросил я.
– Она-то зажила. Теперь у него с головой непорядок.
– С головой?
– Ну да. Все из стороны в сторону ее дергает. Приезжайте-ка.
Похожа было на экзему ушной раковины, и я, увидев, как Фред болезненно вертит головой, уже не сомневался в правильности своего диагноза. Но уши оказались совершенно чистыми.
Милейшему коту словно бы нравилось, что его осматривают, и, пока я исследовал его зубы, небо, глаза и ноздри, басистое мурлыканье достигло раскатистого крещендо. Нигде ничего. Но ведь должна же быть какая-то причина!
Мои пальцы, прощупывая и прощупывая черную шерсть, спустились на шею, и тут мурлыканье перебилось пронзительным "мяу"!
– А! – сказал я и взял ножницы. На стол посыпались длинные прядки, обнажилась кожа – и мне чуть не стало дурно. Я уставился на узенький поперечный разрез, точной такой же, какой я видел три недели назад.
Господи! На шее!
Крючок, пинцет – и через две секунды над краем ранки приподнялась знакомая коричневая полоска. Щелкнули ножницы, я извлек ее наружу целиком и тупо пробормотал:
– Опять резинка…
– На шее?
– Да. Боюсь, на этот раз кто-то решил свести с ним счеты.
Он провел пальцем сосиской по пушистому боку, и Фред восторженно об него потерся.
– Кто же бы это мог быть?
Я пожал плечами.
– Не угадаешь. Жестокое обращение с животными полиция всегда берет на заметку, но виновник должен быть пойман на месте преступления.
Возможно, он, как и я, прикидывал, когда ждать следующего покушения, но больше никто на Фреде резинок не затягивал. Шея зажила очень быстро, и почти год я его не видел. А потом, когда я возвращался с утренних вызовов, меня на пороге встретила Хелен.
– Джим, только что звонил мистер Барнетт. Просит тебя приехать немедленно. Он думает, что его кота отравили.
Новое покушение на этого милягу – но через столь долгий срок? Концы с концами не сходились. Я почти вбежал в контору Уолта Барнетта, не зная, что и предположить.
Фред был совсем не такой, каким он мне помнился. И не восседал среди бумаг на хозяйском столе, а скорчился на измятых газетах в углу. При моем появлении он даже не приподнял головы, но когда я нагнулся над ним, он кашлянул и из его рта на газету выплеснулась желтоватая жидкость. Вокруг подсыхали лужицы поноса, тоже желтоватые.
Уолт Барнетт, сдавленный креслом, буркнул, не выпуская изо рта сигарету.
– Отравили его? Подсыпали ему чего-то?
– Не исключено. – Я смотрел, как Фред медленно побрел к блюдцу с молоком и скорчился чад ним в той же позе. Лакать он не стал и только смотрел на молоко неподвижными глазами. Все это было мне так мучительно знакомо. Нет, тут, пожалуй, не отрава, тут хуже.
– Так или не так? – сказал Уолт Барнетт. – Опять его убить хотели?
– Не знаю…
Я измерил температуру – нет, он не замурлыкал, как прежде, не потерся о мою руку. Слишком глубокой была его апатия.
Термометр показал 40,5 . Я ощупал живот. Кишки, словно утолщенные шнуры, мышечный тонус отсутствует.
– А не отравили, так что это?
– Панлейкопения. Ошибка вряд ли возможна.
Он посмотрел на меня с недоумением.
– Ее еще называют кошачьей чумой. В Дарроуби сейчас настоящая вспышка. Я уже наблюдал несколько случаев, и симптомы Фреда очень типичны.
Уолт Барнетт взгромоздил могучее тело над столом, подошел к коту и провел указательным пальцем по его бесчувственной спине.
– Ну, пусть так. А вылечить вы его можете?
– Постараюсь, мистер Барнетт, но процент летальных исходов очень высок.
– Это что – почти все подыхают?
– К сожалению.
– Как же так? А я думал, вы теперь обзавелись всякими замечательными лекарствами.
– Совершенно верно. Но возбудитель – вирус, а на вирусы антибиотики не действуют.
– Ну, ладно. – Он выпрямился, хрипло отдуваясь, и вернулся на свое место. – Лечить-то вы его будете?
– Сейчас и начну.
Я ввел ему физиологический раствор против обезвоживания организма, дал антибиотики против патогенных микроорганизмов и завершил снотворным, чтобы снять рвоту. Но я знал, что все это – лишь дополнительные меры. С панлейкопенией, инфекционным гастроэнтеритом кошек, мне всегда не везло.
Навещал я Фреда каждое утро, и при первом же взгляде на него меня охватывало уныние. Он всегда лежал – либо съежившись над блюдечком с молоком, либо в корзиночке на столе – и не замечал ничего вокруг.
На уколы он не реагировал. У меня возникло ощущение, что я делаю инъекции трупу. На четвертый день состояние его резко ухудшилось.
– Завтра заеду, – сказал я на прощание, и Уолт Барнетт молча кивнул. На протяжении всех моих визитов он хранил каменную невозмутимость.
На следующий день я увидел привычную картину: грузный человек в кресле, коричневая шляпа сдвинута на затылок, к нижней губе прилипла сигарета. Кот в корзиночке на столе.
Фред не шевелился, и, еще подходя, я с тупой покорностью судьбе обнаружил, что он не дышит. Конечно, я прижал к его сердцу стетоскоп, послушал несколько секунд и выпрямился.
– Боюсь, он умер, мистер Барнетт.
Хмурое лицо не изменило выражение, рука медленно протянулась через стол и указательный палец привычным движением почесал черную шерсть. Затем плечи сгорбились, локти уперлись в стол, лицо спряталось в ладонях.
Не зная, что сказать, я беспомощно смотрел, как затряслись тяжелые плечи, а сквозь толстые пальцы поползли слезы.
Потом, не отнимая рук, Уолт Барнетт буркнул:
– Он мне другом был.
Что я мог ответить? В комнате повисла гнетущая тишина. Вдруг он поднял голову и поглядел на меня с вызовом.
– Знаю чего вы думаете. Уолта Барнетта голыми руками не возьмешь, а он нюни из-за дохлого кота распускает. Обхохочешься! Будете потом ржать до упаду.
Ему искренне казалось, что, проявив такую, по его убеждению, постыдную слабость, он должен неминуемо упасть в моих глазах.
И конечно, не поверил бы, что с этого дня у меня появилось к нему какое-то уважение.

 Отправлено: 13.07.09 13:19. Заголовок: 1. Я буду жить всего..

1. Я буду жить всего лишь лет десять. Любая разлука с тобой будет причинять мне страдания. Подумай об этом, прежде чем возьмешь меня к себе.

2. Старайся дать мне время подумать, чего ты требуешь от меня.

3. Расти во мне доверие к себе - я буду жить им.

4. Hе сердись на меня долго и не запирай меня в наказание. Ведь у тебя есть еще и работа, и развлечения, и друзья - у меня же есть только ты!

5. Разговаривай иногда со мной. Хотя я и не смогу полностью понимать все твои слова, но зато твой голос, обращенный ко мне...

6. Помни - я никогда не забуду, как со мной обращаются!

7. Прежде, чем меня ударить, подумай о том, что я тоже мог бы сделать тебе больно, но никогда себе этого не позволю.

8. До того, как ты заметишь, что я стал как бы неохотно выполнять команды, вроде бы уворачиваясь или ленясь, подумай - а может мне не очень подходит еда, или же я слишком долго был лишен солнца, а вдруг и сердце мое уже износилось.

9. Заботься обо мне, когда я состарюсь - ведь и ты когда-то будешь старым!

10. В любом трудном деле старайся быть рядом со мной. Hикогда не руководствуйся решениями типа "Я не могу этого видеть", или же "Пусть это произойдет в мое отсутствие".
Рядом с тобой мне ВСЕГДА будет легче!

 Отправлено: 13.07.09 13:23. Заголовок: Как-то в базарн..

Как-то в базарный день, когда мы с Зигфридом отправились побродить по рыночной площади, на глаза нам попалась собачонка, крутившаяся возле ларьков.
Если выпадал спокойный час, мы нередко отправлялись туда, болтали с фермерами, толпившимися у дверей "Гуртовщиков", иногда получали деньги по давним счетам или набирали вызовов на ближайшую неделю – в любом случае совершали приятную прогулку на свежем воздухе.
Собачонку мы заметили потому, что около кондитерского ларька она встала на задние лапы и принялась служить.
– Поглядите-ка на этого песика, – сказал Зигфрид. – Интересно, откуда он тут взялся.
В этот момент хозяин ларька бросил собачонке половинку печенья. Она быстро сгрызла угощение, но когда он вышел из-за прилавка и протянул руку, чтобы ее погладить, увернулась и убежала.
Правда, недалеко. Остановившись перед ларьком с яйцами, сыром, домашними лепешками и булочками, она снова села столбиком и заболтала передними лапами, выжидательно задрав голову.
Я подтолкнул Зигфрида.
– Глядите-ка! Она опять за свое!
Мой патрон кивнул.
– Забавная псина, правда? Какой она, по-вашему, породы?
– Помесь. Эдакая миниатюрная каштановая овчарка с оттенком еще кого-то. Возможно, терьера.
Вскоре песик уже впился зубами в булочку. Мы подошли к нему. Шагах в двух от него я присел на корточки и сказал ласково:
– Ну-ка, малыш, дай на тебя посмотреть.
Он повернул удивительно симпатичную мордочку и секунду-другую смотрел на меня карими дружелюбными глазами. Мохнатый хвост завилял, но, стоило мне сделать движение вперед, как песик вскочил, затрусил прочь и скрылся среди рыночной толпы. Я сделал равнодушный вид, потому что отношение Зигфрида к мелким животным оставалось для меня загадкой. Его любовью были лошади, и частенько он словно посмеивался над тем, как я хлопочу вокруг собак и кошек.
В то время, собственно говоря, Зигфрид был принципиальным противником содержания животных в домашних условиях просто как друзей. Он произносил целые речи, утверждая, что это полнейшая глупость (хотя в его машине с ним повсюду разъезжали пять разношерстных собак). Ныне, тридцать пять лет спустя, он с такой же убежденностью отстаивает идею домашних любимцев, хотя в машине с ним ездит теперь только одна собака. Но в те дни предугадать, как он отнесется к бродячей собачонке, было трудно, а потому я не пошел за ней.
Вскоре меня окликнул молодой полицейский.
– Я все утро смотрел, как этот песик снует между ларьками, – сказал он. – Но меня он тоже к себе не подпустил.
– Вообще-то это странно. Пес, по-видимому, ласковый, но явно пуглив. Интересно, чей он.
– По-моему, бездомный. Я собак люблю, мистер Хэрриот, и всех здешних знаю наперечет. А его в первый раз вижу.
Я кивнул.
– Конечно, вы правы. И как знать, откуда он тут взялся? Возможно, с ним дурно обращались, и он убежал, или его оставил тут какой-нибудь автомобилист.
– Верно, – сказал он. – Удивительные бывают люди! Просто в толк не возьму, как это можно бросить беспомощное животное на произвол судьбы. Я раза два пробовал его поймать, но ничего не вышло.
Весь день эта встреча не выходила у меня из головы и даже ночью в постели меня преследовал образ симпатичного каштанового песика, который скитается в чужом ему мире и трогательно служит, прося помощи единственным известным ему способом.
И то время я был еще холост, и вечером в пятницу на той же неделе мы с Зигфридом облачались в парадные костюмы, чтобы отправиться на охотничий бал в Ист-Хэрдсли, милях в десяти от Дарроуби.
Процедура была не из легких, ибо тогда еще не миновали дни крахмальных манишек и воротничков, и из спальни Зигфрида до меня то и дело доносились взрывы цветистых выражении но адресу упрямых запонок.
Мое положение было даже хуже, потому что я вырос из своего костюма, и, когда мне наконец удалось справиться с воротничком, предстояло еще втиснуться в смокинг, который беспощадно резал под мышками. Я только-только завершил парадный туалет и попытался осторожно вздохнуть, как затрещал телефон.
Звонил молодой полицейский, с которым я разговаривал на рыночной площади.
– Мастер Хэрриот, этот пес сейчас у нас. Ну тот, который выпрашивал подачки, помните?
– Ах так? Значит, кому-то удалось его поймать?
Он ответил не сразу.
– Да не совсем. Патрульный нашел его на обочине в миле от города и привез сюда. Попал под машину.
Я сказал об этом Зигфриду. Он посмотрел на часы.
– Вот всегда так, верно, Джеймс? Именно в тот момент, когда мы соберемся куда-нибудь. – Он задумался. – Загляните туда и проверьте, что с ним, а я вас подожду. На бал нам лучше приехать вдвоем.
По дороге до полицейского участка я от всего сердца надеялся, что работа окажется несложной. Этот охотничий бал значил для моего патрона так много: там соберутся все окрестные любители лошадей, и, хотя он почти не танцевал, ему достаточно будет разговоров за рюмкой с родственными душами. Кроме того, он утверждал, что светское общение с владельцами пациентов полезно для практики.
Конуры находились в глубине заднего двора. Мой знакомый полицейский проводил меня туда и отпер одну из дверей. Каштановый песик неподвижно лежал под единственной электрической лампочкой, но, когда я нагнулся и погладил густую шерсть, его хвост задвигался по соломенной подстилке.
– Во всяком случае, у него хватило сил поздороваться, – сказал я.
Полицейский кивнул:
– Да, очень ласковый.
Сперва я просто оглядел его, чтобы не причинять ему напрасной боли, пока не выясню, насколько он покалечен. Впрочем, и такого осмотра было для начала достаточно: многочисленные кровоточащие ссадины и царапины, задняя нога неестественно вывернута, как бывает только при переломе, губы в крови.
Кровь могла сочиться из разбитых зубов, и я осторожно приподнял мордочку, чтобы осмотреть их. Он лежал на правом боку, и когда я повернул его голову, меня словно кто-то хлестнул по лицу.
Правый глаз выскочил из орбиты и торчал над скулой, словно безобразный нарост – большой, влажно поблескивающий шар. Белая выпуклость склеры заслоняла ресницы.
Мне показалось, что я просидел на корточках очень долго – настолько ошеломило меня это страшное зрелище. Секунда шла за секундой, а я смотрел на песика, и он смотрел на меня – доверчиво ласковым карим глазом слева, бессмысленно и злобно жутким глазом справа…
Очнуться меня заставил голос полицейского:
– До чего же его изуродовало!
– Да… да… Конечно, на него наехала машина и, судя по всем этим ранам, некоторое время волокла по асфальту.
– Ну так что же, мистер Хэрриот?
Смысл его вопроса был понятен. Разумнее всего было бы положить конец страданиям этого бесприютного, никому не нужного существа. Страшно искалеченная ничья собака. Быстрая инъекция большой дозы снотворного – и все его беды кончатся, а я смогу поехать на бал.
Однако вслух полицейский ничего подобного не сказал: возможно, как и я, он перехватил доверчивый взгляд уцелевшего кроткого глаза.
Я быстро выпрямился:
– Можно мне воспользоваться вашим телефоном?
В трубке раздался нетерпеливый голос Зигфрида:
– Джеймс, какого черта? Уже половина десятого! Либо ехать сейчас же, либо вообще можно не ехать! Бродячая собака с тяжелыми повреждениями. В чем, собственно, проблема?
– Да, конечно, Зигфрид. И я очень сожалею, что задерживаю вас. Но я не могу прийти ни к какому выводу. Вот если бы вы приехали и сказали свое мнение.
Молчание. Потом долгий вздох.
– Ну хорошо, Джеймс. Через пять минут я буду там.
Его появление в участке произвело небольшой фурор. Даже в рабочей одежде Зигфрид умудрялся выглядеть аристократом, а уж чисто выбритый, после ванны, в верблюжьем пиджаке, ослепительно белой рубашке и черном галстуке, он и вовсе мог сойти за герцога. Все, кто был в участке, почтительно уставились на него.
– Вот сюда, сэр! – сказал мой молодой полицейский и повел его на задний двор.
Зигфрид молча осматривал песика, не дотрагиваясь до него, как и я. Затем он бережно приподнял мордочку и увидел чудовищный глаз.
– Боже мой! – почти прошептал он, но при звуке его голоса пушистый хвост заерзал по полу.
Несколько секунд Зигфрид напряженно всматривался в изуродованную мордочку, а хвост все шуршал и шуршал соломой.
Наконец мой патрон выпрямился и пробормотал:
– Заберем его к себе.
В операционной мы дали песику наркоз и, когда он уснул, смогли наконец осмотреть его как следует. Затем Зигфрид сунул стетоскоп в карман своего халата и оперся ладонями о стол.
– Выпадение глаза, перелом бедра, многочисленные глубокие порезы, сломанные когти. Работы здесь хватит до полуночи, Джеймс.
Я промолчал.
Зигфрид развязал черный галстук, отстегнул запонку, сдернул крахмальный воротничок и повесил его на кронштейн хирургической лампы.
– Фу-у-у! Так-то лучше, – пробормотал он и начал раскладывать шовный материал.
Я поглядел на него через стол.
– Но, охотничий бал?
– А ну его в болото! – ответил Зигфрид. – Давайте работать.
Работали мы долго. Я повесил свой воротничок рядом с зигфридовским, и мы занялись глазом. Я знаю, нами обоими владело одно чувство: сначала разделаться с этим ужасом, а уж потом перейти к остальному.
Я смазал глазное яблоко, оттянул веки, и Зигфрид аккуратно ввел его назад в глазницу. Когда страшный шар исчез и на виду осталась только радужная оболочка, я испустил вздох облегчения.
Зигфрид удовлетворенно усмехнулся.
– Ну вот, опять глаз как глаз, – сказал он, схватил офтальмоскоп и заглянул в зрачок. – И обошлось без серьезных повреждений, так что есть шанс, что все будет в порядке. Но мы все-таки на несколько дней зашьем веки – во избежание всяких случайностей.
Сломанные концы большой берцовой кости разошлись, и нам пришлось долго повозиться, прежде чем мы сумели совместить их и наложить гипс. Теперь предстояло зашить бесчисленные раны и порезы.
Эту работу мы поделили, и теперь тишину в операционной нарушало только позвякивание ножниц, когда кто-нибудь из нас обстригал каштановую шерсть вокруг очередного повреждения. Я, как и Зигфрид, знал, что работаем мы наверняка бесплатно, но тягостной была совсем другая мысль: а вдруг после таких усилий нам все-таки придется его усыпить? Он по-прежнему находился в ведении полиции, и, если в течение десяти дней его никто не востребует, он будет подлежать уничтожению как бродячее животное. Но если его бывшим хозяевам он небезразличен, то почему они уже не наводили справки, в полиции?..
Когда мы все закончили и вымыли инструменты, время перевалило далека за полночь. Зигфрид бросил последнюю иглу на поднос и поглядел на спящего песика.
– По-моему, снотворное перестает действовать. Давайте-ка уложим его у огня и выпьем, пока он будет просыпаться.
Мы унесли песика на одеяле в гостиную, а там уложили на коврике перед камином, в котором ярко пылал уголь. Мой патрон протянул длинную руку к стеклянному шкафчику над каминной полкой, достал бутылку и две рюмки. Без воротничков и пиджаков – лишь одни крахмальные манишки и брюки от вечернего костюма напоминали о бале, на котором нам так и не довелось побывать, – мы удобно расположились в креслах по сторонам камина, а между нами мирно посапывал наш пациент.
Теперь он выглядел куда приятнее. Правда, веки одного глаза стягивал защитный шов, а задняя нога в гипсе торчала неестественно прямо, но вид у него был чистенький, прямо-таки ухоженный. Казалось, его ждет заботливый хозяин… Но только казалось.
Шел второй час ночи и содержимое бутылки заметно поубавилось, когда каштановая голова приподнялась.
Зигфрид наклонился, потрогал ухо, и тут же хвост захлопал по коврику, а розовый язык нежно лизнул его пальцы.
– Симпатичная псина, – пробормотал Зигфрид, но тон его был странным. Я понял, что и его тревожит дальнейшая судьба бездомной собачки.
Два дня спустя я снял швы, стягивавшие веко, и, к большой своей радости, увидел совершенно здоровый глаз. Молодой полицейский был доволен не меньше меня.
– Нет, вы только посмотрите! – воскликнул он. – Словно ничего и не было.
– Да. Все зажило превосходно. Ни отека, ни воспаления. – Я нерешительно помолчал. – О нем так никто и не справлялся?
Он покачал головой.
– Пока нет. Но остается еще восемь дней, а ему у нас тут неплохо.
Я несколько раз заглядывал в участок, и песик встречал меня с неуемным восторгом. Прежняя боязливость исчезла бесследно: опираясь на загипсованную заднюю ногу, он передними обхватывал мое колено и бешено вилял хвостом.
А меня все больше одолевали зловещие предчувствия, и на десятый день я лишь с трудом заставил себя пойти в участок. Ничего нового не произошло, и у меня не было иного выхода, кроме как… Усыпляя одряхлевших или безнадежно больных собак, утешаешься мыслью, что конец все равно близок и ты лишь избавляешь их от ненужных страданий. Но убить молодую здоровую собаку – мысль об этом внушала мне отвращение. Однако я был обязан исполнить свой долг.
В дверях меня встретил молодой полицейский.
– Опять ничего? – спросил я, и он покачал головой.
Я прошел мимо него в сарай, и песик, по обыкновению, обхватил мое колено, радостно глядя мне в глаза и приоткрыв пасть, словно от смеха.
Я поспешно отвернулся. Либо сейчас, либо у меня не хватит духа…
– Мистер Хэрриот! – Полицейский потрогал меня за локоть. – Я, пожалуй, возьму его себе.
– Вы? – Я уставился на него с изумлением.
– Ну да. Вообще-то у нас тут часто сидят бродячие собаки, и как их не жалко, но ведь всех себе не возьмешь!
– Конечно, – ответил я. – У меня тоже бывает такое чувство.
Он кивнул.
– Только этот почему-то словно особенный и попал к нам в самое подходящее время. У меня две дочки, и они меня просто замучили: подари им собачку, и все тут. А он вроде бы совсем такой, как требуется.
У меня вдруг стало удивительно тепло на душе.
– Совершенно с вами согласен. Он на редкость ласковый. Как раз то, что нужно для детей.
– Отлично. Так и решим. Я ведь только хотел спросить ваше мнение. – Он весело улыбнулся.
Я смотрел на него так, словно видел впервые.
– Простите, а как вас зовут? – спросил я.
– Фелпс. П. Ч. Фелпс.
Он показался мне настоящим красавцем – смешливые голубые глаза, свежее румяное лицо и ощущение надежности, пронизывавшее весь его облик. Я с трудом подавил желание горячо потрясти ему руку и дружески хлопнуть по спине. Но мне удалось сохранить профессиональное достоинство.
– Ну что же, лучше и не придумаешь. – Я нагнулся и погладил песика. – Не забудьте привести его к нам через десять дней, чтобы снять швы, а гипс уберем через месяц.
Швы снимал Зигфрид, а я увидел нашего пациента только четыре недели спустя.
П. Ч. Фелпс привел не только песика, но и двух своих дочек – одной было шесть лет, а другой четыре года.
– Вроде бы уже пора снимать гипс, верно? – сказал он.
Я кивнул. И он, поглядев на дочек, скомандовал:
– Ну-ка, девочки, поднимите его на стол.
Они старательно ухватили нового товарища своих игр и взгромоздили его на стол, а он отчаянно вилял хвостом и ухмылялся во всю пасть.
– По-видимому, все вышло неплохо, – заметил я.
Фелпс улыбнулся.
– Слабо сказано. Их с ним водой не разольешь. Даже выразить не могу, сколько нам от него радости. Просто еще один член семьи.
Я достал маленькую пилу и начал кромсать гипс.
– Думаю, это взаимно. Собаки любят чувствовать себя под надежным кровом.
– Ну, надежнее ему не найти! – Фелпс погладил каштановую шерсть и, усмехнувшись, сказал песику: – Будешь знать, как клянчить у ларьков на рынке. Вот полицейский тебя и забрал!

 Отправлено: 13.07.09 13:28. Заголовок: 1 день Решили мы с ..

1 день
Решили мы с мужем прокатиться на птичий рынок. Просто так. На зверей посмотреть - себя показать.
Меня живо интересовали тойтерьеры и овчарки, муж всего сторонился, но все-таки однажды я его потеряла, а обнаружила свою пропажу у коробки с тремя щенками умильно улыбающегося и ласково воркующего с сими представителями фауны. На мой вопрос: «сколько?», прозвучал ответ: «бесплатно».
Все встало на свои места муж любит халяву. Посмотрев всех, вернулись за халявой и забрали одного зверя.
Дома помыли, дали пожрать. ЭТО ело обрезь как в последний раз в жизни! Потом забралось в свою коробку и дрыхло до 5 утра. В пять утра ОНО громко потребовало внимания, ни соседи, ни муж не могли этого воя вынести и муж пошел развлекать свою маленькую халяву. ЭТО заткнулось.
В семь утро ОНО опять завыло от скуки, и я проснулась. Муж, увидев меня в дверях, пожаловался на более ранний подъем, крикнул на прощание: «смена караула», и исчез в направлении спальни.
ЭТО мотало мне нервы до 12 часов дня, пока не проснулся муж. Я едва успевала убирать за этой халявой - ОНО везде гадило!
Днем уехали по делам, а вернулись в 8 вечера… В квартире жутко воняло, кругом "минное" поле. Пришлось пару раз промыть все полы, обувь предусмотрительно прячем.
Данка, более старая обитательница нашей квартиры, уже разок укусила зверя, кошка двинула по морде лапой - чтоб зверь не зарывался на чужой территории.
На сегодняшний день зверь два раза гулял, ему всего 1 месяц, но что меня в нем поразило больше всего - это дрессировка. ОНО поразительно легко ей поддается. ОНО и ходить-то только начало, беспородная, дворовая собака.
Назвали Дашей - муж позвал, она отреагировала.

2 день
Сегодня ОНО гадило меньше, с утра не будило нас, но явно посчитало одну из разложенных на полу газет агрессивной и на всякий случай задрало ее на смерть.
Труп не пожелал поместиться в коробку с трофеями, пришлось оторвать от него кусочек, для верности придушить, еще раз задрать и аккуратненько положить среди других экспонатов. Но тут взгляд упал на враждебно скалящийся сланец! Пришлось и его убить. Но сланец оказался не по зубам, зато среди трофеев был обнаружен чудом оставшийся в живых кусок поролона, который явно замыслил худое.
Это чудо мы брали для свекрови - чтобы не скучала.
Сейчас ОНО напало на мои носки, предварительно пытаясь залезть на тахту, которая выше ее в три раза, и, что удивительно, почти залезла! Как кошка!
Кошка с собакой тяпнули пару раз ЭТО, но ей явно наплевать - ОНО все время пытается все грызть.
Моя бедная собака, у которой хвост такое же слабое место, как член у мужчины, исстрадалась вся. ЭТО нападает на хвост и безжалостно его душит, укусить ЭТО нельзя - хозяйка все видит и может дать по морде!
Сегодня мне на работу, посмотрим, как ОНО выживет.

3 день
Оно живое! Черное, с белым галстучком, со светло-коричневыми гольфиками, которые на носочках становятся белыми.
У меня сегодня выходной, но я уже на кухне сижу. А все почему? А потому что, вчера, спросонья (захотелось еще 15 минуток поспать) завела будильник на мобильнике не на однократный сигнал, а на ежедневный.
И все бы ничего - выключила и дальше продолжила. Но звери-то проснулись! Вначале кошка стала драть палас, да так усердно! Видно хотела порвать его на клочки! Это я пережила.
Только кошка успокоилась - забегала собака. У нее когти по линолеуму стучат, как каблуки по асфальту! Пережила и это.
Но тут проснулся Зверь!... Его пока на кухне запираем, чтобы не пришлось ночами аммиачные пары вдыхать, так он услышал будильник, кошку и собаку и громко стал желать нам доброго утра.
А так как мы не ответили, ОНО стало орать изо всех сил с подвыванием! Мы с мужем как спали, так и подскочили одновременно! У мужа глаза были с блюдце! Испуганно муж спросил - что это?
Я пулей умчалась на кухню развлекать Зверя. Зверь со мной развлекаться не хотел, поэтому мне пришлось перед ним заискивать - предлагала поесть, попить, погрызть деревяшку, покусать кошку... последнее ему понравилось.

С нашими животными твориться неладное - собака загуляла, кошка переживает за маленького зверя, так что орут они чаще хором!
Оно постоянно писает! Даже если нет ничего... от скуки что ли?

Уф, вроде уснуло! Предварительно покусало мне пальцы, вытерло попу об покрывало (воняет сильно), на всякий случай обслюнявило волосы, а чтобы я сильно не обижалась - полизало мне лицо, да так и уснула - с высунутым языком!
Странное дело, когда она отдыхает, если ее погладить, рычит. Не всегда - вчера просто пукнула!
Муж говорит - страшненькая будет, а мне она уже полюбилась! Мне кажется она очень красивая!
Вчера прихожу домой, а эта козявка очередь на облобызание заняла! Нас животные всегда в дверях встречают и облизывают лицо, вот и она пристроилась.
А смешная! Девочка-с-ноготок! Хвостик масюсенький - так смешно, когда она им виляет!
Правда бегает как-то странно! Передними лапами вперед, а задними вбок, задние друг на дружку наступают и она падает, но тут же встает и бежит нормально, пока опять не захочется бочком. задние лапы совершенно кривые! Они не просто колесом - они ровным, круглым колесом!
Свекровь спрашивает: «Какой же из нее телохранитель - она же маленькой будет!». А я говорю: «Пусть и маленькая, а грабителя или бандита, какого, кааак схватит за пятку, да так и будет висеть, намертво, и пусть отдирают вместе с пяткой!

Вот ведь Зверь! Ведь спала же, как убитая! стоило в туалет выйти, а она уже рядом! Визжит под дверью так, будто боится, что меня там засосет! И ведь, как увидела, что меня не засосало - опять спать легла!
Сегодня опять буду расчищать "минное поле"!

10 день
Эта козявка все время пищит и гадит, гадит и пищит! От такой жизни мы с мужем скоро тоже начнем гадиться и пищать!
Мне еще повезло, что меня она любит слабо, почти совсем не любит! А вот мужу не повезло! Она его обожает! Спать без него не может - орет, как раненный зверь, в результате он или спит по чуть-чуть или на кухне.
Мне в этом плане проще - я перешла на суточный график, сутки на работе, вторые сплю, на третьи готовлюсь к выходу на работу - навожу порядок в доме, ругаю этого Зверя, стараюсь отоспаться за ночь на будущие сутки. Так что мы с ней видимся редко.

Эта козявка только снаружи кажется маленькой! Внутри у нее, явно, огромный человеческий организм! Муж говорит, что она гадит, как лошадь!
Возили ее на смотрины к свекрови! Козявка сразу всё просекла и облобызала будущую хозяйку с ног до головы так, будто перед ней не человек, а большой кусок мяса! Нас с мужем, зараза, так не встречала!
Попыталась познакомиться с еще одной хозяйкой в свекровином доме - кошкой Грушей. Тетя Груша набила зверенышу морду, потом долго, но тихо ругалась матом и все время следила за диковинным котенком.
Тетя Груша никогда не видела собак, кроме нашей Данки, и то будучи в сильном подпитии. О существовании щенят она, видимо, вообще не подозревала!
Зверь без конца писался, наплевательски относился к тете Груше, все время жрал, а когда жрать стало нечего - полностью залез в тарелку тети Груши и долго ее грыз, пытаясь намекнуть на те действия, которые будет совершать со старой тетей Грушей, как только пер

 Отправлено: 13.07.09 13:28. Заголовок: 1 месяц 23 дня Из вс..

1 месяц 23 дня
Из всех животных Дашка самый сложный ребенок! Даже Снежка не доставила мне столько неприятностей за первый год знакомства, сколько Дашка за месяц!

Сейчас наши отношения налаживаются. За неделю Даша выучила команды «лежать», «сидеть», «дай лапу» и «место», вернее выучила она их несколько раньше, а теперь научилась их выполнять. Теперь разучиваем «можно» и «нельзя». Вернее уже знаем, но понимаем по-своему: «можно», если не «нельзя», а «нельзя», если видят, а если не видят – значит «можно». Кто понял – 5 баллов!

В этом есть и свои минусы! Когда я ору любую из команд – ее выполняют и Данка и Дашка!
А корма у меня, как правило, на одного. Сегодня русским языком говорю: «ДАША! Дай лапу!». Откуда ни возьмись появляется Дана и пихает мне свою лапу в руки. Я говорю: «Уйди нафиг! Я не с тобой разговариваю!», - обижается. Наплюю. Опять: «ДАША! Дай другую лапу!», а Данка уже сует мне свою другую лапу. Я спрашиваю русским, блин, языком: «ТЫ! Даша? Нет? А я говорю – ДАША!». Так что команды выполняем сообща – иначе не получается.

Щас кормила всю ораву. Сначала кошка ест, потом Данка, потом Дашка.
Дашке отдала приказ «сидеть» и «нельзя». Дана села перед миской и не жрет. Я говорю ей: «Дана – кушать!», и едва успеваю перехватить в полете к миске Дашку! Я уж не выдержала и мужу крикнула: «Ну, на кой ляд ты ее именно Дашкой назвал! Они же не разбирают такой маленькой разницы в словах!». А муж сидит и ржет! Гад! Короче, измучалась я с ними со всеми!

На улице еще не гадим, но дома уже только на газетку. Дашу уже посещают первые разумные мысли – она задумчиво глядит куда-то вдаль осмысленным взглядом и даже не рычит.

Вы бы это видели! Дашка сильно переела и теперь перекатывается по кухне! Все бы ничего, но она залезла к себе в «Клинское мясо» и попыталась сама с собой поиграть. Так вот, ее придавило собственным животом! Да так, что она аж заскулила от страха! Сейчас обнаружила позади себя какую-то дрянь и пытается ее поймать, но «дрянь» все время ускользает от Дашкиных острых клыков. Наивная! Она еще не знает, что это ее собственный хвост!

А еще она стала забавно меня «чесать». Знаете, как собаки чешутся? Меленько, почти не разжимая зубов, проходятся ими по шерсти. Так же она пытается мне «почесать» руки и ногти на ногах. Мне так щекотно! Скукожусь вся и ржу тихонечко!
Муж сегодня тоже над нами с Дашкой долго смеялся, а потом говорит: «Ты думаешь, она тебя чешет? АГА! Ты на носки свои посмотри!». Сволочь, Дашка! Она мне, под предлогом «чесания», носки до дыр прогрызла!

Кстати, она теперь по-другому реагирует на мое пение! Когда я пою, она мотает головой из права налево, а потом начинает быстро, кругами бегать по кухне, с восторгом заглядывая мне в лицо – пою ли. Танцует так, что ли?

Перестала бояться улицы, но все еще лобызает всех подряд, хотя уже и не так уверенно. Как услышит мой крик – заканчивает щенячьи нежности и идет ко мне. Стала окликаться на свист. Дана уже старенькая и в шуме улицы иногда не слышит мой голос, поэтому я научилась свистеть. Теперь вот и Дашка понимает его как команду «ко мне». Вообще Дашенька очень-очень умная! Когда я узнала, что она девочка – жутко обрадовалась!
Мужчины, животного мира, не желают мне подчиняться, правда они никому не желают подчиняться, а вот с «девочками» намного проще! «Девочки» повыделываются и сдадутся!

Тут до всех этих Дашкиных достижений вот что произошло. Был у меня когда-то один разговор с одним из коллег, который убеждал меня в феноменальности моих способностей и вообще их существовании у меня. По пути домой я встретила детей, собирающих деньги на корм лошади, которую демонстрировали прохожим. Я, смеясь про себя, решила, что животные легче поддаются телепатии и, глядя мимоходом лошади в глаза, приказала ей следовать за мной. Она двинулась за мной следом, дети ее били, кричали, но она упорно шла за мной, пока я сама не приказала ей остановиться. Разумеется, все это делалось мысленно. Потом были и другие победы, были и поражения, поэтому я забыла все эти детские шалости и спокойно жила без них.
Но недавно муж обреченно посмотрел на ДашкА и сказал, что она абсолютно не поддается воспитанию и видимо, придется ее отдать кому-нибудь другому. Ради справедливости, надо сказать, что, я тоже вконец замучалась и мечтала ее куда-нибудь сплавить.
Но тут мне стало ее жалко! Ну, нельзя так распоряжаться чувствами, даже если это просто животное! Я еще активнее взялась за Дашкино воспитание, но все было бесполезно. Я уже было совсем отчаялась, когда решила попробовать объяснить ей, при помощи телепатии, всю ситуацию честно. Я поймала ее взгляд и честно все рассказала. На следующий день я узнала, что Даша выполняет все команды.

1 месяц 25 дней
Хочу прежде рассказать о дворовой псине, которую зовут Дина!
Сумасшествие, да? Дина, Дана, Даша...
Так вот... Дина приблудилась в наш двор давно, около года назад. С ней приблудились три кобеля. Все бы ничего, но Динка лаяла на чужих собак, а Данечка – сучка. В общем, я ходила у Данки в охране – чуть, что - она с разбегу прыгала ко мне на руки. Одно, но… муж об это не знал. Короче, наша собака дошла до того, что с разбегу протискивалась под ближайшую машину. Дальше хуже! Динка ощенилась и нам с Данком житья не стало! Она нас с другого конца двора вычисляла. Потом она успокоилась, потому что ее ухажеры ушли к Данечке и она осталась одна – без тыла.
Но тут опять произошла неприятность (для Дины - счастье) - какие-то сердобольные соседи взяли Дину себе, и с тех пор она стала лаять и бросаться на всех, даже на детей. Нет, никого не покусала, но только потому, что дети от нее залазили повыше на турники, а взрослые норовили пнуть.
Динка хорошо помнит, кто уводит ее ухажеров! Всех людей и собак переносит! Но только не нас с ДанкОм!

Перед выходом мы ели. Даше строго-настрого было запрещено прикасаться к пище до того, как кошка поест. Но в какой-то момент она оттолкнула кошку и бросилась жрать мясо. Я схватила ее за горло (она может укусить) и попыталась перекрыть его! Нет! Хоть поперек горла встанет кусок мяса, но она его не выплюнет обратно! Я так сильно разнервничалась! Я ведь ее почти задушила! Я чувствовала ее горловые хрящики своими пальцами. Я могла стать убивцем! Через полчаса переживаний, в сердцах, шлепнула черную задницу. Она оказалась Данкина.
Потомползала перед Данкой на коленях и просила прощения.

Выходим все – Дана, Даша, я. Сначала Дана, потом я, а Дашка застряла у нашего подъезда – вынюхивала чего-то. У 7-го подъезда подбегает ощетинившаяся Дина. Я заняла позицию атаки (За Данка могу опозориться реально – буду любую собаку зубами грызть, пока не отвалится!)! Дина не успокоилась и пошла в обход сзади, Дана прибавила темпа. Тут я вспомнила о ДашкЕ и резко свистнула – Дашка опрометью бросилась ко мне – я к Дашке, но Дина вдруг осознала, что нас трое и поспешила свалить куда подальше.
Дана приняла гордый ощетинившийся вид, ДашОк бежал, как бежал, а я стала приходить в норму. Мы успели отбежать всего на несколько метров, когда ДашОк решила, что девочки, играющие в классики, просто потрясающая мишень, для вылизывания.
Девочки безумно обрадовались такому приему и ДашОк пошел по рукам – еле отловила и вернула взад.
Потом носилась по стоянке, как чукча в зоопарке, вылавливая ДашкУ с куском какой-то старой кости. Не знаю где нашла, но не сдавалась, сигая из угла в угол! Прохожие ржали, а я краснела и бледнела, бегая в позе «поймать курицу». Потом разозлилась, прибавила темпу и шмякнула заразу поперек хребта – «сыр выпал, с ним была... ».

Поехали к свекрови. Машинка у нас маааленькая.
Дашка упорно пыталась выпрыгнуть в окно – че-то ее там прикалывало!
Проезжаем мимо перекрестка, мимо идет девочка с дедушкой, замечает нашу машину и кричит:
- Ой, дедушка! Смотри какая маленькая машинка!
И тут же с восторгом добавляет:
- И собачка из окна торчит - такая же маленькая!
Рядом стоит толпа студентов. Все тычут в нас пальцем и ржут. Насильно прячу Дашку в салон. По пути заезжаем в автосервис. Рабочие ржут, как лошади, некоторые до икоты.
Машину отправляют на подъемник, а мы со зверями быстренько ретируемся за здание – подальше от глаз людских, поближе к траве. В машину запрыгивали быстро, зато с нас ничего не взяли – спасибо сказали, за то, что мы их так насмешили!

К свекрови приехали – Даша опять её всю вылизала! Потом стала грызть Грушину тарелку. Свекровь умоляла разрешить ей покормить зверя – мы сдались через полчаса. Зверь съел все и вылизал полы. Муж вовремя сориентировался, постелил ей газетку, ткнул в нее пальцем и, с нежностью глядя ДашкУ в глаза, громко проорал «Пс-пс-пс-пс-пс», мы со свекровью оглохли и потеряли дар речи, а Дашка описалась, где стояла – мимо газетки.
Потом мы все пошли смотреть вещи свекра, царство ему небесное, чтобы выбрать, что взять себе. Дашка доставала Грушу! Прыгала то влево, то вправо, а когда тетя Груша хотела двинуть ей по морде – лаяла, от чего тетя Груша испарялась куда-то в комнату, но затем обратно вылазила – еще более злая! В конце концов, она все-таки дотянулась до наглой морды и врезала по ней - мы услышали негромкий, короткий визг Дашки. Война кончилась, да здравствует мир!

После свекрови поехали на Воробьевы горы. Но прохожие собирались вокруг нас в кучку и громко гоготали (там какие-то рокеры собрались – около полусотни машин, вдвое меньше спортивных мотоциклов и масса людей на всем этом), от чего их становилось еще больше с космической скоростью. Назад к машине бегом бежали!
На обратном пути Дашок спала у меня на коленях, и каждую секунду пыталась помешать, мужу переключать передачу, вытягивая лапы.

На улице принципиально не гадит – только дома и на газетку! Муж предлагает купить широкий лоток.

2 месяца
В нашей квартире были когда-то замечательные двери в комнату и на кухню, но это было давно... В общем-то они были вполне обычные, но теперь нам кажется – просто замечательные! С тех пор, как в доме появилась Даша, кошка сначала не отходила от нее ни на шаг. Но иногда о чем-то глобальном задумывалась и забывала выйти из комнаты, и тогда оказывалась оторванной от дитяти.
Дитятке было глубоко наплевать на необычную мамашу, а вот мы с мужем мечтали повеситься! Снежа истерично, с подвыванием орала под дверью, наводя ужас на невинных жителей нашего дома, и методично отрывала от двери куски обоев.
Мы пытались набить ей морду – но не поймали. Глядя на Снежу, Даша быстро научилась скулить с подвыванием и обдирать обои с кухонной двери, а если в течение 10-ти минут не замечала реакции, то тональность и громкость увеличивались на порядок, после чего Даша спешно затыкалась в дырку между стеной и тахтой, оставляя свой зад на растерзание разъяренным хозяевам.
Что удивительно – не скулила в ответ, а рычала, типа «я вам гадам все припомню!», и припоминала.
Сметану в тех количествах, которые поглощает Даша, мы уже не в состоянии купить. Поэтому скоро у нас будет новый узкий лаз на балкон – Даша прогрызла стену и продолжает в наше отсутствие сосредоточенно грызть бетон.

Команды выучила, но без еды нифига не демонстрирует и подчиняется только мне и мужу, так что свекрови нечего ловить. Кстати, свекровь каждый день требует от нас полного отчета о событиях дня, состоянии холодильника и многого другого, разговоры с ней взял на себя муж. Его бесят эти разговоры и он часто ругается с мамой, но теперь найден выход. Муж перебивает свекровь и спрашивает когда привезти собаку, через минуту разговор окончен.

У Дашки странный порог чувствительности – бей куда хошь – больно, бей по башке – нифига! Не, по башке мы не бьем! Она сама ею все углы собирает! Красиво, с размаху – бац в стенку, разворачивается и бежит дальше, как будто не было никакого удара!

Позавчерашняя ревизия коробки «Клинское мясо», показала, что за 2 дня в ней появилось: банка из-под сметаны, откусанная от магнитолы железная радиоантенна, 1 сланец, 1 тапок, кусок поролона, кошачья шлейка, хотя об этом можно догадаться уже только по цвету, кусок двери, кусок обоев, 2 расщепленных и наполовину съеденных карандаша, 1 надкусаная шариковая ручка, коробка из под аудиокассеты, вернее уже пол коробки, 1 лист газеты, 1 носок, 1 губка, тряпка для натирания обуви, ножницы и кусок провода. Шпициалист, млин, растет! Творческий чело.. ой, собака тврческая растет!

Гадим на газетку, а писаем там, где стоим, даже если при этом пьем. Едим все! Вообще все! Даже тарелки грызем! Лук сырой, правда не вкусный, но ничего – на безрыбье и рак рыба! Хотя, когда хозяева режут сырое мясо – они боги и мы им поклоняемся!

Дали горячую воду. Теперь пытаемся пить теплую воду головой, из душа. Здорово, только голова потом почему-то вся мокрая! Наши уши теперь, каждое, вдвое больше головы, наверно поэтому мы так часто бьемся ею обо все! Обожаем кататься по мокрому полу, потому что лапы разъезжаются в разные стороны и обратно не ставятся! Чувствуем себя мухой с оторванными лапами и дико радуемся! Особенно радуемся когда нам по морде половой тряпкой дают – прикольно, особенно поймать ее лежа на животе с раскинутыми лапами и делая попытку подпрыгнуть! Обожаем грызть кошку, хотя она теперь все время шипит, как ненормальная, почему-то запрыгивает на дверной косяк и висит там, пока нам не надоест ее ждать внизу. Наезжаем на старую псину с тахты – завидуем себе – такая крутая, блин!

2 месяца 25 дней
Подарил мне как-то муж большую, плюшевую, розовую свинью. Стояла свинья себе спокойненько пол года – горя не знала. А тут так случилось, что мы у Даши перестали быть авторитетами. От горя взял муж свинью и издавая страшные, неизвестного происхождения, звуки, стал «наезжать» на Дашка! И что странно! Свинья для Дашки оказалась авторитетом! Дашка падает перед нею ниц, чего-то там бормочет, судя по ситуации, что-то вроде «отче наш» и идет выполнять наши указания.
Теперь, если она не слушается, беру свинью, рычу и делаю резкие выпады в сторону Даши – сразу понимает, о чем ее только что просили.

После смерти Снежи, стали ее выпускать в комнату, Даша сразу поскучнела, но носки воровать не перестала! Муж несколько пар недосчитался! А у меня есть половина носков, но в единственном экземпляре, без пары.

Еще фишка интересная! Если я уже легла в кровать, а муж случайно выпустил Дашку из кухни, она прибегает ко мне, падает рядом и мгновенно «засыпает» мертвецким сном, от которого ее может разбудить только звук подбираемого ремня (муж изобрел новую психологическую атаку). Тогда она начинает визжать и прижиматься ко мне, типа - помоги мать, спаси от несправедливой расправы! Приходится сначала погладить ее, чтобы успокоить, а затем складываться вдвое и руками и ногами спихивать ее с кровати, потому что она изо всех сил старается на ней остаться. Только свинья спасает ситуацию!
А вчера муж попробовал Дану напугать свиньей. Потом пришел на кухню с обреченным видом и сказал, что его только что обозвали идиотом. Я подтвердила – Дана не вчера родилась, чтобы верить в говорящих игрушечных свиней.

Я хожу, вся в синяках и ссадинах, как будто с места военных действий! А все, потому что Даша обожает сильно царапать и сильно бьется об меня своей башкой или хвостом больно бьет! Ей-то по фигу! У нее башка из титана сделана и пустая, а мне больно и синяки!
Щас спит и на кого-то страшно рычит, корча смешную морду, видимо думает, что это страшная морда! Не дай бог ей так перед другими собаками выпендриться – они от смеха сдохнут!

Любит меня, зараза! Ну и как мне ее после этого не любить? Она мне все время пыталась когтями в глаз заехать. Тьфу-тьфу-тьфу, реакция у меня отличная, я уворачивалась. Но потом приучила себя делать так. Она делает резкий выпад когтями в мою сторону, я уворачиваюсь и отбиваю их, а потом тут же даю ей пощечину. Теперь она очень редко такое проворачивает. Последний раз подлизывалась. Подползла ко мне на животе, попискивая, лаская, прижимаясь всем телом к моему бедру и вымаливая прощения. Первые 2 минуты я ежесекундно и вполне уверенно обещала никогда ее не простить, а потом обняла и поцеловала. Ну не могу же я ее действительно не простить! Просто надо было показать, что она не права!

Коробку из-под клинского мяса она порвала нафиг. Одни воспоминания остались. Так что теперь в ее распоряжении целая тахта!
Со вчерашнего дня ведет себя отвратительно нагло – прогоняет нас с мужем с ее! «места»!

Вот не знаю радоваться мне или плакать – стала воровать картофельные очистки и банановую кожуру, и есть все это! Про носки вообще молчу! Ежедневно отбираю у нее по нескольку штук!
Сланцы доживают последние дни – немного ниток осталось, на них и держатся. Я их вместо тапочек летом ношу, но в последнее время стала мужнины надевать. Правда у него 45 против моего 38-го размера, поэтому хожу, как робокоп, только враскоряку!

Дурная привычка! Любит запихивать свою больную башку в узкие места! Потом ведь не всегда обратно выпихнуть можно! Визжит, орет, заливается, а я - бегай вокруг, вытаскивай! Вот и модем так же об пол стукнула! Просунула башку между проводов и резко обратно выдернула, вместе с проводами. Модем потерял равновесие и шлепнулся об пол. Работать отказывается!
Недавно пыталась ударить об пол ноутбук, но я успела перехватить его в полете и лично продемонстрировала ей кузькину мать. Пока все работает.

3 месяца 12 дней
Приехала домой. Дашок вымахал больше Даника. Теперь Дана вместо того, чтобы пытаться обогнуть эту дерганую дылду, просто пролазит под ней. По поводу своего приезда решила их выгулять.
Дана вела себя безукоризненно, Даша все время куда-то торопилась, а я болталась сзади на поводке. Убить бы ту сволочь которая придумала такую неудобную кнопку для фиксирования длинны поводка! Мало того, что приходиться удерживать Зверя, так еще и кнопку!!!
Прийдя домой, не могла прикурить сигарету – руки даже не тряслись, а болтались, поэтому поймать сигарету огоньком зажигалки было безумно сложно. Вечером пошли прогуливать обоЁв Зверюг, вместе с мужем. ДашОк вновь обгадился на травку, за что был вознагражден поглаживанием по холке и дурацкими восклицаниями, типа «Умница! Молодец! Хорошая собака!». Обрадовавшись, Дашок навалил еще кучу!

Надо сказать, что жрет она теперь немеренно, муж в моё отсутствие замучался ее кормить, поэтому купил огромный куль Чаппи размером с большой мешок картошки, так что, сами понимаете, от места Дашиной благодарности мы быстренько переместились подальше.
Подальше нас встретили бульдог (пардон, не кинолог, в породах не разбираюсь, но это было большое, белое, размером с хорошего, но длинноногого ротвейлера и мордой бульдога) и что-то вроде дворняги-овчарки. Они сразу же положили глаз на мою старушку, пришлось срочно переместить ее с земли на руки.
Бульдог настырно за мной бегал, а я от него, с Даной в руках, и злобно фыркала: «Фу! Нельзя!». В конце концов, он переключил свое внимание на Дашу.
Что тут было! Даша с визгами и воплями убегала от сих чудовищ. Бежала с такой бешеной скоростью, что, если бы не длинные неуклюжие лапы, которые постоянно путались, цепляясь, друг за дружку, то эти псы могли бы отдыхать.
В очередной раз, упав, Дашка, жалобно скуля и огрызаясь на собак, спряталась за ноги мужа. Хочу заметить, что собаки, в общем-то, ничего не делали. Они видимо пришли поиграть, а тут такой цирк одного актера, что они просто застыли в шоке и наблюдали! Тем временем, осознав, что она теперь надежно спрятана за хозяина, выглядевшего намного выше этих «убивцев», а значит авторитетнее, Дашка пропихнула свою башку между его ног и стала очень агрессивно лаять на псов.
Можете представить себе мужика, у которого между ног торчит собачья башка, дергаясь снизу вверх и облаивая чужих псов? А ведь они могли и обидеться! И ответить! И даже не разлаиваясь по пустякам, а вот так сразу эту башку и откусить, вместе с тем, что рядом! Муж, стараясь сохранять спокойствие, начал осторожно отступать и жалостливо приказывать Дашке заткнуться.
А ДашкУ все равно! Но видно собачки соотнесли свои размеры с мужниными не в свою пользу и нахохлившись ретировались!
Продолжение следует.

4 месяца 4 дня
У меня тут с Даником проблемы появились. стала она себе на Ж волосы рвать.
Зубами прям выдирает. да и вообще психованая стала, нервная, Ж стала с залысинами. Чешется так, что собака зрачки закатывает, и трясется, как при подаче тока на 200 ватт.
Вначале думали пройдет. я ей Ж и все лысинки зеленкой обильно мазала, предварительно помыв шампунем от блох и посыпав пудрой от паразитов. ни че не помогло!
Собака тает на глазах, я тоже стала нервничать и стала нервировать мужа, умоляя свозить мою ненаглядную старую солнышку к хорошему ветеринару. Муж сначала не хотел ехать, потом не хотел к ветеринару, потом не хотел с собакой, потом испугался, что не знает хороших ветеринаров.
Тут я и вспомнила кинотеатр "Ханой", что находится в Ясенево, недалеко от свекрови. Там ветклиника есть, они меня бесплатно консультировали по телефону, когда крыс заболел, причем диагноз был поставлен правильно с первых же моих перечислений симптомов. Свекрови там кошку оперировали - до сих пор живет, жирная скотина!
С общем послала мужа в "Ханой". Он поехал туда уже вечером (они работают круглосуточно), потому что весь день был жутко занят - играл в комп, спал, и!!!! готовил суп!!!! У супа самое замечательное название - гороховый.
Но ведь приготовил! сам! для меня! Ну, в общем, я зацеловала мужа за такой героический поступок.

По какой-то причине, предположительно моего сумашествия, я двинулась в свекровином направлении сразу после работы. Муж меня ожидал, так как прибыл в ветклинику во время перерыва. Так что от свекрови мы сразу поехали к ветеринару. Чесно говоря мы домой прибыли довольно поздно, после полуночи, так что я сегодня числюсь опоздуном.
Нас попросили подождать в вестибюле, который сильно пропах лекарствами. От их запаха у меня самой начались желудочные колики и тряслись коленки, а Данечка стала дрожать, как осиновый листочек, и икать.
Симпатичный, веселый и очень ответственный мужчина и еще более веселый, но молодой парень, сразу все поняли попросили подержать собаку, потому что будет больно. Взрослый мужик надел перчатку на руку и задрал моей красавице хвост.
Муж сразу затарахтел, что собака полный и совсем синий чулок, а лишение невинности в столь преклонном возрасте необходимо делать ну оочень осторожно! "ну вы же мужчина, вы понимаете о чем я..". врач сделал паузу, пытаясь определить степень сумасшествия моего мужа. Потом погнал чего-то рассказывать, чего-то долгого и длинного, от чего я услышала и поняла только последние слова о том, что от кого-то живого и жирного надо оторвать чем-то кусочек сала.
Муж спокойно выслушал и так же спокойно выдал:
- Братья стругацкие. " " (в кавычках должно быть название книги, которую мой муж указал, но я его забыла)
Врач восхищенно улыбнулся, обозвал мужа эрудитом (это действительно так, многие пытались цитировать классиков, в тайной надежде на признание своей эрудированости, но муж всегда может назвать автора изречения и книгу, из которой эти слова были изъяты), тыкал молодому напарнику, что наше поколение не такое эрудированное, как ихнее и нация вымирает вместе с ними, после чего засунул Данке пальцы в Ж и с криками - ух, ни фига ж себе! (а что там может быть хорошего?) - взял ватку и продолжил экзекуцию, с силой запихивая в Данечку свои руки и огромный ватный тампон. Там не то, что Данечкина Ж! там и моя Ж порвалась бы нах!
Но Данечка почему-то молчала.
Нет, она нервничала, делала неувереные попытки укусить, но терпела! Значит при всем этом он умудрялся НЕ сделать ей больно! Она у меня визжит как резанная только от того, что ей показалось, что на нее сейчас наступят и может быть даже больно! А тут молчит. Только мордашку засунула ко мне под куртку, типа - стыдно ей так стоять, когда столько народу смотрят, как в ее Ж ковыряется какой-то мужик.
Я шептала ей ласковые и ободряющие слова, рассказывала какая она молодец, молодой врач поддакивал.
Муж ободряюще похлопывал.
Врач тыкал мне в лицо тампоном из Данечкиной Ж демонстрируя много чего-то жидкого коричневатого цвета на ней, и радостно кричал, что там много гноя.
Экзекуция закончилась. Собака перестала трястись и икать.
Он еще послушал Данечке сердце и сказал, что оно просто прекрасно для 13-летней старушки! нас еще продержали в неведении минут 20 от чего я стала тихо впадать в панику. Я просто не видела куда ей пальцы совали и думала, что не в Ж, а чуть ниже, от чего в голову лезли всякие мысли типа операции, запущенного случая и возможности раковой опухоли.
Естественно я готова была выложить любые деньги за это. ВСЕ деньги, лишь бы собака жила и чувствовала себя хорошо.
Н оказалось, что у собак есть парочка желез в заду, которые сильно пахнут, особенно во время течки. так вот закупоривоются они иногда и выделяемый ими секрет, оказываясь взаперти, начинает скапливаться и закисать. Етесно появляется воспаление.
Врач просто надавил на железки, они раскупорились и выдали весь свой секрет ему на тампончик.
Данечке выписали немножко лекарств и посадили на диету. Когда муж услышал, что ей еще и свечки надо в Ж вводить, он задал исключительный вопрос:
- А сколько там надо свечку держать?
Я едва не убила его, а врач не понял вопроса.
Уже на улице сказала мужу, что свечки держат в других местах и при других обстоятельствах, а эти вводятся в Ж, чтобы насовсем там остаться и раствориться.
Так что старушонка живее всех живых.
А у меня снова появились проблемы.
Во-первых, засунуть свечку глубоко в Ж собаке - чревато последствиями, небезопасно и просто неудобно. В смысле запихивать неудобно. В смысле морду надо держать, чтобы не укусила.
Ну и диета. Она рис с детства не любит.
И творог тоже.
Про кефир и заикаться нечего.
Как в нее запихать рис с растительным маслом и творог - ума не приложу!
Сегодня начнем.

4 месяца 16 дней
Смотрю на своего ДашкА и мучительно преодолеваю истовое желание придушить ее. Но не сразу, а медленно-медленно, чтобы помучалась. Мы живем в "большом и теплом"! Оно снится мне каждую ночь, я наступаю в него каждое утро, я убираю его ежедневно, я мою полы ежечасно, или до и после работы.

Шариковая ручка осталась одна - остальные все съедены, включая карандаши, даже футляр от градусника пострадал, в смысле умер.
Чашки, ложки, вилки, и "большое и теплое" ежедневно обсасываются, облизываются и обгрызаются и прячутся под матрас на тахте. Покрывало с тахты сбрасывается на пол для прикрытия "большого и теплого" сразу по появлению второго, но обязательно в наше отсутствие.

На улице мы не гадим - мы птицы гордые, нам необходимо тепло и уют для откладывания "большого и теплого".
Мы постоянно увеличиваем список уничтожения всей этой чертовщины, которая отрывает человека от природы - магнитола, вебкамера, колонки (трижды), модем, телефон (трижды), мой шнурок для мобилы, мобилу вовремя спасли, хорошо, что вилки железные... тахта, стена у балкона, всегда - носки, спички, посуда и прочее, прочее, прочее...
Мы понимаем, что хозяева прийдут и будут больно бить, но мы должны спасти их от зла, которое излучают все эти приборы, даже если они этого не хотят. кроме того, нам надо успеть съесть все, что осталось на этих приборах, потому что мы голодны всегда, пока мы живы! Мы всегда истошно визжим и забиваемся в угол, когда хозяева замахиваются на нас, почему - не знаем, их дело бить, наше - визжать. При этом хозяева не обязательно бьют, просто пугают, но мы все равно обязательно визжим - показываем, что боимся.
Нам все равно, что хозяева будут с нами делать - главное, что мы все равно будем делать то, что категорически нельзя, просто потому что нам это нельзя пока хозяева нас видят.
Я хочу убить ту тетку, которая нам продала этого истребителя человечества. Я хочу убить ту суку, которая выносила и родила этого "солдата-убийцу".
Ночами мне снятся сны с гигантскими Дашами, которые жрут людей, медленно, упиваясь своею жестокостью и безразличием, а потом они гадятся, гадятся и гадятся, так, что вся планета начинает тонуть в их дерьме.
Муж тоскливо встречает утро с вопросом "ну когда же?", зная, что ответом будет "подожди, она маленькая, может вырастет и поумнеет".
А потом он идет на кухню, в позе "раком", чтобы разглядеть на желтом линолеуме плоды ночной подрывной деятельности.

Меняю одну Дашу на две Даны!доплачУ!!!

Ежедневно облизываю Данечку, молюсь на нее, умываю своими слезами и надеюсь на лучшее. Собачьи Боги меня не слышат. Впрочем Данечка тоже стала выбиваться из-под нашего ига! Стала гадить в комнате на палас и лаять на улице. порою категорически не желаю жить на этом свете, зная что в нем существуют такие собаки, как Даша. Меня начинают посещать страшные мысли о том, что сотни таких Даш были специально выведены в лабораториях для уничтожения людей. Возможно даже американцами для России. Я с ужасом стала смотреть на собак, подозревая в каждой из них будущую Дашу.

Надо срочно организовать акцию по истреблению Даш, пока они не попали в хорошие руки! хорошие руки не заслужили такого издевательства!

4 месяца 19 дней
Дашка, с моей тяжелой руки, торжественно переименована в Машку! Сей счастливый случай произошел по той причине, что собаки совсем запутались кто из них ху и приходилось наказывать и поощрять обеих, иногда одновременно и наказывать и поощрять.
Кульминацией стало то, что я просила Дану выйти из комнаты, а Дашу подойти ко мне. Обе бежали к дверям и тут же возвращались, падая ниц с виноватым видом, а виновать была только Даша.
Пришлось срочно спасать ситуацию.
Но как переименовать псину, привыкшую к своей кличке? Дана вне закона.
В дашкином имени 2 буквы, которые они воспринимают на слух - д и ш. И именно из-за первой буквы шла вся эта путаница. Вот я придумала - Машка!

Все бы ничего, только стыдно на улице звать собаку машкой - вроде козы или того хуже!
А Машке нравится!
Кста! Она сегодня утром с дачи приехала! Мы с мужем пришли поздно, но!!!!! За время нашего отсутствия! НИ ОДНА ВЕЩЬ не пострадала!!! Более того!!!! Следов опорождения кишечника и мочевого пузыря также нет!!!!

З.Ы. Вечером, в наше присутствие дома, но отсутствие на кухне, пострадала моя пачка сигарет. Видимо антитабачная кампания продолжается.

4 месяца 22 дня
Ой! А мы на даче как отдыхали! Муж грит, собирала все, что плохо лежит, потом складывала на диванчике (им выделили), а потом сбегала во двор, выкопала маленькую облепиху и все туда стала складывать!
Муж грит, сосредоточенная такая бегала, серьезная! Нашла старые башмаки прежних хозяев и тоже в ямку сложила.
Утром муж оттуда собственные кросовки откапывал

5 месяцев 30 дней
Тут у нас МашОк учудил.
Я выгуляла своих собак и мы медленно, как на баржЕ поплыли к подъезду. Маша куда-то исчезла в области подъезда, так что я была спокойна, зная что она нас там дожидается.
Прямо по нашему курсу приехала и остановилась машина. Муж с женой, бальзаковского возраста, грузно вываливались из машины, с трудом протискиваясь в "маленькие" дверцы своего автомобиля.
Они что-то еще выковыривали с заднего сиденья, как неожиданно прервались и, хлопая в ладоши, стали бегать вокруг машины.
К моменту, когда мы с Даной уже смогли отличить мужа от жены, на них смотрел весь двор (даже воробьи заткнулись - всем было интересно). Жена затравлено озиралась по сторонам, укрывшись в кроне березы. Муж со слезами на глазах, шептал: "ну откуда ж ты, сволочь, взялся, на мою голову! ну уйди на ххх, я тебя умоляю! ну пжалста!".
И тут мне стало плохо. у них в машине, на заднем сидении, сидела Маша.
Вылизаная дОчиста машина, теперь сплошняком была в машиных отпечатках лап, а владелица этих лап радостно била ими в стекло и царапала обивку!
Я видела КАК потом на меня смотрели люди.
Я их понимаю - через весь двор, с криком: "убью", мчалась страшная тетка с всклочеными волосами, набрав необходимый разбег, она плашмя влетела на заднее сидение чужой машины, откуда появилась уже в сопровождении нервно-дерганно-радостной псины, и все время извиняясь и спотыкаясь о псину, отчалила в подъезд. а как все было мило вначале - бегают великовозрастные муж с женой вокруг машины и в ладушки играют...

 Отправлено: 13.07.09 13:32. Заголовок: Щенок имеет право: ..

Щенок имеет право:

- делать кучки илужи там где ему приспичило т.к. за ним в детстве убирают родители. Ругать бесмысленно, наказывать запрещено. Приучайте его к чистоте постепенно и терпеливо.
- цепляться своими зубками за всё что попадёт в поле его зрения проникатьв самые опасные и грязные места. Его на это толкает исследовательский инстинкт. Больше игрушек и внимания. Команда ФУ - только в крайнем случае, когда щенку угрожает опасность. В остальных случаях переключите его внимание на игру.
- много гулять и заниматься физическими упражнениями, привлекая к своим играм хозяина.
- получать правильное воспитание и посещать собачью школу.
- сопротивляться и орать если на него 1 раз одели ошейник и сразу куда-то потащили.
- вырасти трусливым неврастеником если в детстве его били и начали рано злить.
- опасаться незнакомых предметов и явлений. Хозяин должен обьяснить что они безопасны, а не тащить щенка насильно.
- радоваться каждому встречному т.к. в природе родители чужака к гнезду не пустят. - валиться на спину и пускать фонтанчик - это говорит о его неприкосновенности по возрасту.
- считать, что позволено сейчас то будет позволено потом.
- иметь своё место в доме где его не будут трогать.
- на ветеринарное обслуживание.
- научиться плавать без применения грубой силы.

 Отправлено: 13.07.09 13:33. Заголовок: Поранившийся ж..

Поранившийся жеребенок принадлежал Роберту Корнеру, и едва я приехал к нему на ферму, как Джок, его овчарка, напомнил мне о своем существовании. И я принялся наблюдать за ним: ведь ветеринарный врач не просто лечит, он еще знакомится с любопытнейшим калейдоскопом характеров, пусть и принадлежащих четвероногим, а Джок, бесспорно, был оригинальной личностью.
Очень многие деревенские собаки всегда готовы немножко отдохнуть от своих обязанностей и поразвлечься. Им нравится играть, и среди их излюбленных игр есть и такая – прогонять автомобили с хозяйского двора. Сколько раз я уезжал в сопровождении косматого метеора! Промчавшись двести-триста ярдов, пес обычно останавливался и напутствовал меня последним яростным гавканьем. Но не таков был Джок.
В нем жил истый фанатизм. Погоню за автомобилями он превратил в высокое искусство, которому служил ежедневно без тени юмора. От фермы Корнера к шоссе вела проселочная дорога, почти милю вившаяся по лугам между двумя каменными оградами вниз по пологому склону, и Джок считал свой долг выполненным, только если провожал избранную машину до самого шоссе. Его неистовая страсть требовала затраты больших сил и труда.
И теперь, когда я, зашив рану жеребенка, начал накладывать повязку, я все время поглядывал на Джока. Он крался между службами – тощенький малютка, которого и заметить-то не легко, если бы не мохнатая черно-белая шерсть, – без особого успеха притворяясь, будто он на меня и смотреть не хочет, так мало его интересует мое присутствие. Но его выдавали глаза, скошенные в сторону конюшни, и то, как он все время пересекал поле моего зрения, проскальзывая то туда, то сюда. Он ждал, когда же, наконец, наступит его великая минута.
Надев ботинки и бросив резиновые сапоги в багажник, я вновь увидел Джока – вернее, лишь длинный нос и один глаз, выглядывавшие из-под сломанной двери. И только когда я включил мотор и тронулся, пес заявил о себе: приникая к земле, волоча хвост, вперив пристальный взор в передние колеса машины, он покинул засаду, едва я набрал скорость, и устремился могучим галопом наперерез к дороге.
Было это отнюдь не в первый раз, и меня всегда охватывал страх, что он может забежать вперед и угодить под машину, а потому я прибавил газу и понесся вниз по склону. Вот тут-то Джок и показывал, чего он стоит. Я часто жалел, что ему не довелось потягаться с борзыми, потому что уж бегать он умел! Щуплое тельце прятало в себе отлично отлаженный механизм, тонкие ноги мелькали, как паровозные рычаги, и Джок летел над каменистой землей весело, без усилий держась наравне с набирающим скорость автомобилем.
Примерно на полпути до шоссе был крутой поворот, и Джок всякий раз перемахивал через ограду, черно-белой молнией на зеленом фоне мчался через луг и, таким образом ловко срезав угол, вновь пушечным ядром проносился над серой каменной кладкой ниже по склону. Это экономило ему силы для последней пробежки до шоссе, и, когда я выезжал на асфальт, в зеркале заднего вида отражалась обращенная в мою сторону счастливая морда пыхтящего пса. Вне всяких сомнений, он считал, что превосходно выполнил возложенный на него долг, и довольный собой неторопливо возвращался на ферму дожидаться, когда настанет очередь, например, почтальона или бакалейного фургона.
Но Джок отличался не только этим. Он блистал на состязаниях овчарок и завоевал мистеру Корнеру немало призов. Фермеру даже предлагали за него порядочные суммы, но он не хотел с ним расставаться. Наоборот, он сам купил Джоку подружку, такую же щуплую, как он, и тоже победительницу многих состязаний. От них мистер Корнер надеялся получить на продажу будущих мировых чемпионов. Когда я приезжал на ферму, сучка присоединялась к погоне за моей машиной, но, по-видимому, больше в угоду Джоку, и всегда отставала у поворота, предоставляя Джоку действовать одному. Нетрудно было заметить, что его энтузиазма она не разделяла.
Затем появились щенята – семь пушистых черных шариков, копошившихся во дворе и попадавших всем под ноги. Джок снисходительно следил, как они пытаются по его примеру гнаться за моей машиной, и даже чудилось, будто он благодушно смеется, когда они от усердия летели кувырком через голову и вскоре безнадежно отставали.
Затем месяцев десять я у Роберта Корнера не был, хотя порой встречал его на рынке, и он рассказывал, что дрессирует щенков и они делают большие успехи. Ну, да особой дрессировки не требовалось: все это было у них в крови, и, по его словам, они пробовали сбивать коров и овец в стадо, чуть только научились ходить. Затем я, наконец, снова их увидел – семь Джоков, щуплых, стремительных, бесшумно мелькавших между сараями и коровниками, – и не замедлил обнаружить, что они научились у своего отца не только тому, как пасти овец. Было что-то очень знакомое в том, как они принялись сновать на заднем плане, когда я вернулся к машине – выглядывали из-за тюков прессованной соломы и с подчеркнутой небрежностью занимали излюбленные стартовые позиции. Усаживаясь за руль, я увидел, как они прильнули к земле словно в ожидании сигнала "марш".
Я завел мотор, сразу прибавил оборотов, рванул сцепление и помчался через двор. В ту же секунду по двору словно плеснула мохнатая волна. Автомобиль с ревом вылетел на проселок, а по обеим его сторонам плечо к плечу неслись песики, и на всех мордах было давно мне знакомое фанатичное выражение. Когда Джок перепрыгнул ограду, семь щенков взвились рядом с ним, а когда они вновь появились на последней прямой, я заметил нечто новое. Прежде Джок всегда косился на машину, потому что противником считал ее, но теперь, покрывая последнюю четверть мили во главе мохнатого воинства, он поглядывал на бегущих щенков, словно видел в них конкурентов.
А ему явно приходилось нелегко. Нет, он нисколько не утратил прежней формы, но эти клубки костей и сухожилий, которые были обязаны ему жизнью, унаследовали его быстроту, и к ней добавлялась непочатая энергия юности, поэтому ему приходилось напрягать все силы, чтобы они его не обогнали. И вдруг, о ужас, он споткнулся, и тотчас на него накатился мохнатый вал. Казалось, все потеряно, но мужество Джока было из чистой стали: выпучив глаза, раздув ноздри, он проложил себе путь через галопирующую свору и к тому времени, когда мы достигли шоссе, вновь вел ее.
Но это обошлось ему недешево. Я притормозил, прежде чем уехать, и оглянулся на Джока: он стоял на травянистой обочине высунув язык, и его бока вздымались и опадали. Вероятно, то же повторялось со всеми другими заезжавшими на ферму машинами, и от веселой игры не осталось ничего. Наверное, глупо утверждать, будто ты прочел собачьи мысли, но вся его поза выдавала нарастающий страх, что дни его безусловного превосходства сочтены и в самом недалеком будущем его подстерегает немыслимый позор: он окажется позади этой своры юных выскочек. Я прибавил скорости и увидел, что Джок смотрит вслед взглядом, яснее слов говорившим: "Долго ли я еще выдержу?" Я очень сочувствовал Джоку, и когда два месяца спустя снова должен был поехать на ферму, меня немножко угнетала мысль, что я стану свидетелем его невыносимого унижения, ведь ничего другого ждать было нельзя. Но когда я въезжал во двор фермы, он показался мне странно пустынным.
Роберт Корнер в коровнике накладывал вилами сено в кормушки. Он обернулся на звук моих шагов.
– Куда девались все ваши собаки? – спросил я.
Он прислонил вилы к стене.
– Ни одной не осталось. На обученных овчарок всегда есть спрос. Да, уж я не прогадал, ничего не скажешь.
– Но Джока-то вы оставили?
– Само собой. Как же я без него? Да вон он!
И правда, он, как встарь, шмыгал неподалеку, делая вид, будто вовсе на меня и не смотрит. А когда, наконец, настал вожделенный миг, и я сел за руль, все было как прежде: поджарый песик стрелой мчался рядом с машиной, но без перенапряжения, радуясь этой игре. Он птицей перелетел через ограду и без всякого труда первым достиг асфальта.
Мне кажется, я испытал такое же облегчение, как и он сам, что теперь никто не оспаривает его первенства, что он по-прежнему остается самой быстрой собакой.

 Отправлено: 13.07.09 13:33. Заголовок: Смерть Поля Котре..

Смерть Поля Котрелла так потрясла меня, что я еще долго жил под ее впечатлением. Собственно говоря, даже теперь, когда за тридцать пять лет компания у "Гуртовщиков" успела совершенно перемениться и я сам – один из немногих старожилов, помнящих былые времена, мне по-прежнему чудится подтянутая фигура на крайнем табурете и выглядывающая из-под него косматая мордочка.
Ни за что на свете не хотел бы я пережить подобное во второй раз, но по странному совпадению мне очень скоро пришлось столкнуться почти с такой же ситуацией.
После похорон Поля Котрелла прошло, наверное, не больше недели, когда в смотровую вошел Эндрю Вайн со своим фокстерьером.
Я поставил фокса на стол и тщательно проверил сначала один глаз, потом другой.
– Боюсь, ухудшение продолжается, – сказал я.
Внезапно Эндрю рухнул грудью на стол и спрятал лицо в ладонях. Я потрогал его за плечо.
– Что с вами, Эндрю? Что случилось?
Он нечего не ответил и, нелепо съежившись рядом с собакой, глухо зарыдал.
В конце концов он все-таки заговорил, но не отнял рук от лица. В его охрипшем голосе звучало отчаяние:
– Я не выдержу! Если Рой ослепнет, я покончу с собой!
Я в ужасе смотрел на подергивающийся затылок. Только не это! Сразу после Поля! Но ведь есть и некоторое сходство…
Эндрю, тихий, застенчивый человек, тоже был одинок в свои тридцать с лишним лет и тоже всюду брал с собой фокса. Он снимал квартиру и, казалось, вел беззаботную жизнь, но в его высокой сутулой фигуре и бледном лице чудилось что-то хрупкое.
В первый раз Рой попал ко мне на прием несколько месяцев назад.
– Я назвал его Роем, потому что он еще щенком изрыл весь сад, – объяснил Эндрю с улыбкой, но его большие темные глаза смотрели на меня тревожно, с каким-то страхом.
Я засмеялся.
– Надеюсь, вы не хотите, чтобы я излечил его от этого? Средство, которое отучило бы фокстерьера рыть, мне ни в одном учебнике не попадалось.
– Нет-нет, что вы! Но его глаза… Это тоже началось, когда он был щенком.
– Ах так? Ну-ка расскажите.
– Когда я его купил, глаза у него словно бы немножко гноились, но продавец объяснил, что он их просто засорил и раздражение скоро пройдет. И действительно, они стали лучше. Но совсем это не прошло. Впечатление такое, что они все время чуточку раздражены.
– Почему вы так думаете?
– Он трется мордой о ковер, а на ярком свету начинает моргать.
– Так-так! – Я повернул мордочку фокса к себе и внимательно осмотрел веки. Слушая Эндрю, я уже прикинул диагноз и не сомневался, что обнаружу либо заворот век, либо неправильно растущие ресницы. Но я ошибся. Веки выглядели нормально, и поверхность роговицы – тоже. Только, пожалуй, в зрачке и в радужной оболочке чудилась какая-то нечеткость.
Я достал из шкафчика офтальмоскоп.
– Сколько ему теперь?
– Около года.
– Значит, это у него уже десять месяцев?
– Примерно так. Но день на день не приходится. Почти все время он выглядит и ведет себя совершенно нормально, а потом вдруг с самого утра лежит в корзинке и жмурится, словно ему не по себе. Но боли он вроде бы не испытывает, а так, что-то вроде раздражения… но это я уже говорил.
Я кивнул, стараясь сделать умное лицо, но за его словами не вырисовывалось никакой знакомой картины. Включив лампочку офтальмоскопа, я посмотрел сквозь хрусталик в глубину самого чудесного и хрупкого из всех органов чувств – на яркий гобелен сетчатки, на сосок зрительного нерва и ветвящиеся кровеносные сосуды. Все выглядело совершенно нормальным.
– А он все еще роется в саду? – спросил я, как всегда в случае недоумения хватаясь за соломинку. А вдруг глаза раздражает сыплющаяся в них земля?
Эндрю покачал головой.
– Нет, теперь почти перестал. И в любом случае его плохие дни с рытьем никак не связаны.
– Да? – Я потер подбородок. Эндрю явно уже успел сам все это обдумать. Моя растерянность возрастала. Ко мне постоянно приводили собак, "страдающих глазами", и всегда обнаруживались какие-то симптомы, какие-то причины… – А сегодня один из его плохих дней?
– Утром мне казалось, что да, но сейчас ему как будто полегче. Только он все что-то щурится, верно?
– Да… вроде бы.
Действительно, Рою словно досаждал солнечный свет, лившийся в окно. А иногда он на несколько секунд крепко закрывал глаза, как будто чувствовал себя скверно. Но, черт побери, ни одного конкретного симптома!
Я не стал говорить его хозяину, что так ничего и не понял – подобная откровенность доверия не укрепляет, – а укрылся за деловым тоном:
– Я дам вам лекарство. Пускайте ему в глаза две-три капли три раза в день. И держите меня в курсе. Возможно, дело в какой-то застарелой инфекции.
Я вручил ему пузырек с двухпроцентным раствором борной кислоты и погладил Роя по голове.
– Будем надеяться, старина, что у тебя все наладится, – сказал я, и обрубок хвоста весело завилял в ответ. Рой выглядел смышленым, ласковым и очень симпатичным, а экстерьер у него был – хоть на выставку гладкошерстных фокстерьеров: вытянутая морда, длинная шея, острый нос и изящные прямые ноги.
Он соскочил со стола и запрыгал вокруг хозяина. Я засмеялся.
– Торопится поскорее уйти отсюда, как большинство моих пациентов! – Я нагнулся и похлопал его по спине. – Редкий крепыш.
– Это верно. – Эндрю гордо улыбнулся. – По правде говоря, я часто думаю, что, если бы не глаза, он во всех отношениях был бы молодцом из молодцов. Видели бы вы его на лугу – бегает быстрее гончей!
– Вполне возможно. Так держите меня в курсе, хорошо? – Я проводил их до дверей и занялся другими делами, к счастью не подозревая, что начался один из самых тягостных эпизодов за всю мою практику.
После этого первого визита я заинтересовался Роем и его хозяином. Эндрю, очень милый тихий человек, был агентом фирмы химических удобрений и, как я сам, значительную часть времени проводил в разъездах по окрестностям Дарроуби. Фокс неизменно его сопровождал, и прежде я не раз с улыбкой замечал, что песик всегда с любопытством смотрел вперед сквозь лобовое стекло, опираясь передними лапами на приборную доску или на руку хозяина, переводившего рычаг передач.
Однако теперь, когда у меня появилось к ним личное отношение, я обнаружил, что фоксик, наблюдая окружающий мир, извлекал из этого огромное удовольствие. Во время этих поездок он ничего не упускал: шоссе впереди, проносящиеся мимо дома, люди, деревья и луга – все вызывало в нем живейшее любопытство.
Однажды мы с Сэмом повстречали его, гуляя по вересковой пустоши на широкой, открытой всем ветрам вершине холма. Но был май, вокруг веяло теплом, и жаркое солнце успело подсушить зеленые тропинки в вереске. Рой белой молнией мелькал над бархатистым дерном, а заметив Сэма, подскочил к нему, на мгновение выжидательно замер и умчался к Эндрю, который стоял посреди большой травянистой прогалины. Там золотым огнем пылали кусты дрока, и фоксик носился по этой естественной арене, упиваясь собственной быстротой и здоровьем.
– Вот это и есть чистая радость бытия, – сказал я.
Эндрю застенчиво улыбнулся:
– Да, он удивительно красив, правда?
– А как его глаза? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Иногда хорошо, иногда не так хорошо. Примерно как раньше. Но, должен сказать, после капель ему как будто становится легче.
– И все-таки бывают дни, когда ему не по себе?
– К сожалению, да. Иногда глаза его очень мучают.
На меня вновь нахлынуло ощущение бессилия.
– Пойдемте к машине, – сказал я. – Надо его посмотреть.
Я поднял Роя на капот и снова исследовал его глаза. Веки во всех отношениях были нормальными. Значит, в прошлый раз я ничего не пропустил. Но в солнечном луче, косо падающем на глазное яблоко, я вдруг различил в роговице очень слабую дымку. Небольшой кератит, который в тот раз еще нельзя было заметить. Но причина? Причина?
– Тут требуется что-нибудь посильнее. – Я порылся в багажнике. – У меня есть кое-что с собой. На этот раз попробуем ляпис.
Эндрю привел Роя неделю спустя. Дымка исчезла – возможно, сыграл свою роль ляпис, – но скрытая причина осталась. По-прежнему что-то было далеко не в порядке, но мне не удавалось выяснить, что именно.
И вот тут-то я встревожился по-настоящему. Неделю за неделей я атаковал эти глаза всем, что содержалось в фармакопее: окись ртути, хинозол, сернистый цинк, ихтиол и еще сотни снадобий, теперь давно уже канувших в Лету.
Тогда у меня не было сложных современных антибиотиков и стероидных препаратов, но теперь я знаю, что они тоже не помогли бы.
Однако настоящий кошмар начался, когда я увидел, что в роговицу начинают проникать пигментные клетки. Зловещие коричневые крапинки собирались по краям и темными нитями вторглись в прозрачную оболочку – в окно, через которое Рой видел мир. Мне и раньше приходилось наблюдать такие клетки. Раз появившись, они обычно уже не исчезали. И они были непрозрачными.
Весь следующий месяц я пытался остановить их с помощью моего жалкого арсенала, но они неумолимо продвигались вперед, сужая и затуманивая поле зрения Роя. Теперь их заметил и Эндрю: когда он в очередной раз привел фоксика на прием, руки его тревожно сжимались и разжимались.
– Он видит все хуже и хуже, мистер Хэрриот. В машине он по-прежнему смотрит по сторонам, но раньше он лаял на все, что ему не нравилось – например, на других собак, – а теперь он их попросту не видит. Он… он слепнет.
Мне хотелось закричать, пнуть стол, но это не помогло бы, а потому я промолчал.
– Все дело в этой коричневой пленке, верно? – сказал он.– Что это такое?
– Пигментарный кератит, Эндрю. Он иногда возникает из-за длительного воспаления роговицы – передней оболочки глаза – и с трудом поддается лечению. Но я постараюсь сделать все, что в моих силах.
Однако моих сил оказалось недостаточно. Этот тихо наползающий прилив был беспощаден, пигментные клетки сливались в почти черный слой, опуская непроницаемый занавес между Роем и окружающим миром, который он с таким любопытством разглядывал. И все это время меня, не переставая, томило тревожное сознание неизбежности.
И вот теперь, пять месяцев спустя после того, как я в первый раз исследовал глаза Роя, Эндрю не выдержал. От нормальной роговицы не осталось почти ничего – лишь крохотные просветы в буро-черном пятне позволяли фоксику что-то иногда увидеть. Надвигалась полная темнота.
Я снова потрогал его за плечо.
– Успокойтесь, Эндрю. Сядьте! – Я придвинул ему единственный деревянный стул в смотровой. Он сел, но еще долго продолжал сжимать голову в ладонях. Наконец он повернул ко мне заплаканное, исполненное отчаяния лицо.
– Мне невыносимо думать об этом! – с трудом выговорил он. – Рой такой ласковый, такой веселый! Он же всех любит! Чем он заслужил это?
– Ничем, Эндрю. От подобной беды не застрахован никто. Поверьте, я вам глубоко сочувствую.
Он помотал головой.
– Но ведь для него это особенно страшно. Вы же видели, как он сидит в машине… ему все интересно. Если он не будет видеть, жизнь утратит для него смысл. И я тоже не хочу больше жить.
– Не надо так говорить, Эндрю. Вы перегибаете палку. – Я поколебался. – Извините меня, но вам следовало бы посоветоваться с врачом.
– Да я от него не выхожу, – глухо ответил Эндрю. – И сейчас тоже наелся таблеток. Он говорит, что у меня депрессия.
Слова эти прозвучали, как звон похоронного колокола. Всего неделю назад Поль, и вот… У меня по спине пробежала дрожь.
– И давно вы?..
– Уже больше двух месяцев. И мне становится хуже.
– А раньше у вас это бывало?
– Никогда. – Он заломил руки и уставился в пол. – Доктор говорит, что мне надо продолжать принимать таблетки и все пройдет, но я уже на пределе.
– Доктор прав, Эндрю. Вы должны продолжать, и все будет в порядке.
– Не верю, – пробормотал он. – Каждый день тянется, как год. Мне все опротивело. И каждое утро я просыпаюсь с ужасом, что вот опять надо начинать жить.
Я не знал, что ему сказать. Как помочь.
– Дать вам воды?
– Нет… спасибо.
Он снова повернул ко мне белое как мел лицо. Его темные глаза были полны страшной пустоты.
– Какой смысл продолжать? Ведь я знаю, что мне всегда будет так же плохо.
Я не психиатр, но мне было ясно, что людям в состоянии Эндрю не говорят, чтобы они бросили валять дурака и взяли себя в руки. И тут меня осенило.
– Ну хорошо, – сказал я. – Предположим, вам всегда будет плохо, но тем не менее вы обязаны заботиться о Рое.
– Заботиться о нем? Но что я могу сделать? Он же слепнет! Ему уже ничем нельзя помочь.
– Вы ошибаетесь, Эндрю. Именно теперь вы ему и нужны. Без вас он пропадет.
– Не понимаю…
– Вот вы ходите с ним гулять. Постарайтесь водить его по одним и тем же тропинкам и лугам, чтобы он как следует с ними освоился и мог свободно там бегать. Только держитесь подальше от ям и канав.
Он сдвинул брови.
– Но ему же не будет никакого удовольствия гулять!
– Еще какое! Вот увидите!
– Да, но…
– А большой двор у вас за домом, где он бегает, вам придется содержать в порядке, следить, чтобы в траве не валялось ничего, обо что он мог бы ушибиться или пораниться. Да и глазные капли… Вы сами говорили, что ему от них легче. Кто будет их закапывать, кроме вас?
– Но, мистер Хэрриот… вы же видели, как он всегда выглядывает из машины, когда я беру его с собой…
– Будет выглядывать и дальше.
– Даже если ослепнет?
– Да! – Я положил руку ему на локоть. – Поймите, Эндрю, теряя зрение, животные не понимают, что с ними происходит. Это все равно ужасно, я понимаю, но Рой не испытывает тех душевных мучений, какие терзали бы слепнущего человека.
Эндрю встал.
– Но я-то их испытываю, – сказал он с судорожным вздохом. – Я так долго боялся, что это случится. Ночами не спал, все думал. Такая жестокая несправедливость… Маленькая беспомощная собака, которая никому не причиняла никакого зла…
Он заломил руки и зашагал взад и вперед по комнате.
– Вы просто сами себя изводите! – сказал я резко. – В этом вся беда. И Рой для вас – только предлог. Вы терзаетесь, вместо того чтобы постараться ему помочь.
– Но что я могу? Ведь все, о чем вы говорите, не сделает его жизнь счастливее.
– Еще как сделает! Если вы по-настоящему возьметесь за это, Рою предстоят еще долгие годы счастливой жизни. Все зависит только от вас.
Словно во сне, он взял фокса на руки и побрел по коридору к входной двери. Он уже спускался с крыльца, когда я окликнул его:
– Показывайтесь своему доктору, Эндрю. Принимайте таблетки и не забывайте (последние слова я выкрикнул во весь голос) – вы должны всерьез заняться Роем!
Помня о Поле, я некоторое время жил в постоянном напряжении, но на этот раз никто не ошеломил меня трагической новостью. Наоборот, я довольно часто видел Эндрю Вайна – то в городе с Роем на поводке, то в машине, за лобовым стеклом которой маячила белая мордочка, но чаще всего в лугах у реки, где он, видимо, следуя моему совету, выбирал для прогулки ровные открытые пространства, вновь и вновь проходя по одним и тем же тропкам.
И там у реки я однажды его окликнул:
– Как дела, Эндрю?
Он хмуро посмотрел на меня:
– Ну, он не так уж плохо находит дорогу. Конечно, я за ним приглядываю и никогда не хожу с ним на заболоченный луг.
– Отлично. Так и надо. Ну, а вы сами?
– Вас это действительно интересует?
– Конечно.
– Сегодня у меня хороший день. – Он попытался улыбнуться. – Мне только очень тревожно и скверно на душе. А в плохие дни меня душит страх и я не знаю, куда деваться от отчаяния и полной беспросветности.
– Это очень грустно, Эндрю.
Он пожал плечами.
– Только не думайте, что я упиваюсь жалостью к себе. Вы же сами меня спросили. Во всяком случае, я придумал способ, как справляться. Утром гляжу на себя в зеркало и говорю: "Ладно, Вайн, наступает еще один жуткий день, но ты будешь работать и будешь заниматься своей собакой".
– Вы молодец, Эндрю. И все пройдет. Пройдет бесследно – вам даже вспоминать будет странно.
– Доктор говорит то же самое, но пока… – Он быстро перевел взгляд на фокса: – Пошли, Рой!
Он резко повернулся и зашагал прочь. Фоксик затрусил позади. Эндрю расправил плечи, упрямо пригнул голову, и во мне проснулась надежда – такой яростной решимостью дышала вся его фигура.
Надежда меня не обманула: и Эндрю, и Рой вышли победителями из своего тяжелого испытания. Я понял это уже через несколько месяцев, но ярче всего живет в моей памяти встреча с ними года два спустя. Произошла она на той же плоской вершине холма, где я впервые увидел Роя, когда он радостно носился среди цветущего дрока.
Да и теперь его никак нельзя было назвать грустным: он уверенно бегал по ровному зеленому дерну, что-то вынюхивал и время от времени безмятежно задирал ногу у каменной ограды на склоне.
Увидев меня, Эндрю засмеялся. Он пополнел и казался другим человеком.
– Рой знает тут каждую пядь земли, – сказал он. – По-моему, это самое любимое его место. Видите, как он блаженствует!
Я кивнул.
– Выглядит он вполне счастливым.
– Да, ему хорошо. Он ведет полную жизнь, и, честно говоря, я порой забываю, что он слеп. – Помолчав, Эндрю добавил: – Вы тогда были правы: предсказали, что будет именно так.
– И чудесно, Эндрю! – сказал я. – У вас ведь тоже все хорошо?
– Да, мистер Хэрриот. – Его лицо на миг омрачилось. – Вспоминая то время, я просто не могу понять, как мне удалось выкарабкаться. Словно я провалился в темный овраг и все-таки мало-помалу сумел выбраться на солнечный свет.
– Да, я заметил, вы совсем такой, как прежде.
Он улыбнулся.
– Не совсем. Я стал лучше… то есть лучше, чем был раньше. Это жуткое время пошло мне на пользу. Помните, вы сказали, что я сам себя терзаю? Потом я понял, что только этим всю жизнь и занимался. Принимал к сердцу любую пустячную неприятность и изводил себя.
– Можете не объяснять, Эндрю, – сказал я печально. – В этом я и сам мастак.
– Что же, наверное, таких, как мы, много, только я достиг особого мастерства, и вы видели, во что мне это обошлось. Собственно, выручил меня Рой – то, что надо было о нем заботиться. – Он вдруг просиял: – Нет, вы только поглядите!
Фоксик исследовал гниющие остатки деревянной изгороди, возможно когда-то составлявшей часть овечьего загона, и спокойно прыгал то туда, то сюда между кольями.
– Поразительно! – ахнул я. – Даже не догадаешься, что с ним что-то неладно.
Эндрю обернулся ко мне:
– Мистер Хэрриот, знаете, я гляжу на него, и мне не верится, что слепая собака способна проделывать такое. Как вы думаете… как вы думаете, может, он все-таки хоть чуточку видит?
Я ответил не сразу.
– Ну возможно, эти бельма не совсем непрозрачны. Тем не менее видеть он ничего не может – разве что улавливает некоторую разницу между светом и тьмой. Честно говоря, я не знаю. Но в любом случае он так хорошо ориентируется в знакомых местах, что разницы большой нет.
– Да, конечно! – Он философски улыбнулся. – Ну, нам пора. Пошли, Рой.
Эндрю щелкнул пальцами и зашагал через вереск по тропе, которая, словно зеленая стрела, указывала на солнечный горизонт. Фоксик тотчас обогнал его и кинулся вперед – не рысцой, а бурным галопом.
Я не скрывал тогда, что не сумел установить причину слепоты Роя, но в свете современных достижений глазной хирургии склоняюсь к мысли, что у него был так называемый keratitis sicca. В те времена это заболевание попросту не было известно, но и знай я, что происходит с глазами Роя, это мало что дало бы. Латинское название означает "высыхание роговицы", и возникает этот процесс, когда слезные железы собаки плохо функционируют. В настоящее время его лечат либо закапыванием искусственных слез, либо с помощью сложной операции, выводящей в глаза протоки слюнных желез. Но и теперь, несмотря на все новейшие средства, мне доводилось видеть, как в конце концов верх брала беспощадная пигментация.
Вспоминая этот эпизод, я испытываю благодарное чувство. Самые разные побуждения помогают людям преодолевать душевную депрессию. Чаще всего это мысль о семье – сознание, что ты нужен жене и детям; порой человек берет себя в руки во имя какого-то общественного долга, но Эндрю Вайна спасла собака.
Я думаю о том темном овраге, который смыкался вокруг него, и не сомневаюсь, что он выбрался к свету, держась за поводок Роя.

 Отправлено: 13.07.09 13:38. Заголовок: Я занимался кас..

Я занимался кастрацией поросят. Их было много, а я торопился, и это не прошло мне даром – скальпель располосовал указательный палец на левой руке. Мгновенно все вокруг обагрилось моей кровью. Мне никак не удавалось ее унять: бинты сразу промокали, и когда я наконец все-таки наложил повязку, она получилась невообразимо большой и бесформенной – толстенный слой ваты, десятки раз обмотанный самым широким бинтом, какой только отыскался в моем багажнике.
Когда я уехал с фермы, заметно стемнело и в морозном небе загорались звезды, хотя не было еще и пяти часов – в конце декабря солнце заходит рано. Я ехал медленно, и огромный забинтованный палец торчал над рулевым колесом, точно веха, указывающая путь между лучами фар. До Дарроуби оставалось около полумили и за голыми ветками придорожных деревьев уже мелькали огни городка, как вдруг из мрака навстречу мне выскочила машина, проехала мимо, затем я услышал визг тормозов, машина остановилась, развернулась и помчалась назад.
Она обогнала меня, свернула на обочину, и я увидел неистово машущую руку. Я остановился; на дорогу выскочил молодой человек и побежал ко мне.
Он всунул голову в окно:
– Вы ветеринар? – Молодой человек задыхался, в его голосе звучала паника.
– Да.
– Слава богу! Мы едем в Манчестер и побывали у вас… Нам сказали, что вы поехали этой дорогой… описали вашу машину. Ради бога, помогите!
– Что случилось?
– Наша собака… На заднем сиденье… У него в горле застрял мяч. Я… мне кажется, он уже задохнулся.
Он еще не договорил, а я уже бежал по шоссе к большому белому автомобилю, из которого доносился плач. На фоне заднего стекла виднелись детские головки.
Я распахнул дверцу и услышал всхлипывания:
– Бенни, Бенни, Бенни!
И темноте я едва различил большую собаку, распростертую на коленях четырех детей.
– Папа, он умер, он умер!
– Его надо вытащить наружу, – сказал я, задыхаясь.
Молодой человек ухватил собаку за передние лапы, а я поддерживал ее снизу, и она без всяких признаков жизни вывалилась на асфальт.
Мои пальцы запутались в густой шерсти.
– Ничего не видно! Помогите мне перенести его к свету!
Мы подтащили безжизненное тело к лучам фар, и я увидел великолепного колли в полном расцвете сил – пасть его была широко раскрыта, язык вывалился, глаза остекленели. Он не дышал.
Молодой человек взглянул на собаку, сжал голову руками и простонал:
– Боже мой, боже мой…
В машине тихо плакала его жена и рыдали дети:
– Бенни… Бенни…
Я схватил его за плечо и закричал:
– Что вы говорили про мяч?
– У него в горле… Я пробовал его вынуть, но ничего не получается, – невнятно бормотал он, не поднимая головы.
Я сунул руку в пасть и сразу нащупал твердый резиновый мяч величиной с теннисный, который застрял в глотке, как пробка, плотно закупорив трахею. Я попытался обхватить его пальцами, но они лишь скользили по мокрой гладкой поверхности – ухватиться было не за что. Секунды через три я понял, что таким способом извлечь мяч невозможно, и, не раздумывая, вытащил руку, завел большие пальцы под челюсти и нажал.
Мяч вылетел из пасти собаки, запрыгал по заиндевелому асфальту и исчез в траве. Я потрогал роговицу глаза. Никакой реакции. Я опустился на колени, полный мучительного сожаления, – ну что бы им встретить меня чуть-чуть раньше! А теперь – что я могу сделать? Только забрать труп в Скелдейл-Хаус. Нельзя же оставлять мертвую собаку у них в машине – им еще столько ехать до Манчестера. Но мне нестерпимо было думать, что я ничем не смог им помочь, и, когда я провел рукой по роскошному меху, толстый забинтованный палец качнулся как символ моей никчемности.
Я тупо созерцал этот палец и вдруг ощутил слабое биение там, где край моей ладони упирался в межреберье собаки.
Я выпрямился с хриплым криком:
– Сердце еще бьется! Он жив!
И принялся за работу.
Здесь, во мраке пустынного шоссе, я мог рассчитывать только на собственные силы. В моем распоряжении не было ни стимулирующих средств для инъекций, ни кислородных баллонов, ни зондов. Но каждые три секунды я добрым старым способом нажимал на грудь обеими ладонями, отчаянно желая, чтобы собака задышала, хотя глаза ее по-прежнему глядели в пустоту. Время от времени я принимался дуть ей в горло или щупал между ребрами, стараясь поймать это почти неуловимое биение.
Не могу сказать, что произошло раньше: слабо ли дрогнуло веко, или слегка поднялись ребра, втягивая в легкие ледяной йоркширский воздух. Возможно, это случилось одновременно, но дальше все было как в прекрасном сне. Не знаю, сколько я просидел возле собаки, пока наконец ее дыхание не стало ровным и глубоким. Затем она открыла глаза и попробовала вильнуть хвостом, и тут я вдруг осознал, что совершенно окоченел и прямо—таки примерз к дороге.
С трудом поднявшись и не веря своим глазам, я смотрел, как пес медленно встает на ноги. Хозяин тут же водворил его на заднее сиденье, где он был встречен восторженными воплями.
Но сам молодой человек был словно оглушен. Все время, пока я возился с колли, он, не переставая, бормотал:
"Вы же просто вытолкнули мяч… просто вытолкнули. Как я-то не сообразил?"
Не опомнился он, даже когда повернулся ко мне, прежде чем сесть машину.
– Не знаю… просто не знаю, как вас благодарить, – сказал он хрипло. – Это же чудо.
На секунду он прислонился к дверце:
– Ну, а ваш гонорар? Сколько я вам должен?
Я потер подбородок. Дело обошлось без медикаментов. Потеряно было только время.
– Пять шиллингов, – сказал я, – и никогда больше не позволяйте ему играть таким маленьким мячом.
Молодой человек достал деньги, потряс мне руку и уехал. Его жена, которая так и не вышла из машины, помахала на прощание. Но лучшей наградой было последнее мимолетное видение: детские ручонки, крепко сжимающие собаку в объятиях, и замирающие в темной дали радостные крики:
– Бенни… Бенни… Бенни!
После того как пациент уже выздоровел, ветеринар нередко спрашивает себя, велика ли тут его заслуга. Возможно, животное и само справилось бы с болезнью. Бывает и так. И твердо сказать ничего нельзя.
Но когда без тени сомнения знаешь, что отвоевал животное у смерти, пусть даже не прибегая ни к каким хитроумным средствам, это приносит удовлетворение, искупающее все превратности жизни ветеринарного врача.
И все же в спасении Бенни было что-то нереальное. Я даже мельком не видел лиц ни счастливых детей, ни их счастливой матери, съежившейся на переднем сиденье. Отца я, конечно, видел, но он почти все время стоял, обхватив голову руками. Встретившись с ним на улице, я его не узнал бы. Даже собака, залитая резким неестественным светом фар, представлялась мне теперь чем-то призрачным.
Мне кажется, все они чувствовали примерно то же самое. Во всяком случае, через неделю я получил от матери семейства очень милое письмо. Она извинялась за то, что они так бессовестно укатили, благодарила за спасение их любимой собаки, которая теперь как ни в чем не бывало играет с детьми, и в конце выразила сожаление, что даже не спросила моего имени.
Да, это был странный эпизод. Ведь они не только не имели представления, как меня зовут, но наверняка не узнали бы меня, если бы встретили снова.
Собственно говоря, когда я вспоминаю этот эпизод, ясно и четко в памяти всплывает только мой забинтованный палец, который царил над происходившим, почти обретя собственную индивидуальность. И судя по тому, как начиналось письмо, они тоже лучше всего запомнили именно его:
"Дорогой ветеринар с забинтованным пальцем…"